Пре-по-доб-но-ис-по-вед-ник Сер-гий ро-дил-ся 1 ав-гу-ста 1870 го-да в се-ле Трех-свят-ском Во-ро-неж-ско-го уез-да Во-ро-неж-ской гу-бер-нии в се-мье свя-щен-ни-ка Ва-си-лия Среб-рян-ско-го и в кре-ще-нии был на-ре-чен Мит-ро-фа-ном. Через год по-сле рож-де-ния сы-на от-ца Ва-си-лия пе-ре-ве-ли в се-ло Ма-ка-рий в трех ки-ло-мет-рах от Трех-свят-ско-го. Как и боль-шин-ство де-тей свя-щен-ни-ков, Мит-ро-фан Ва-си-лье-вич по-лу-чил ду-хов-ное об-ра-зо-ва-ние - в 1892 го-ду он окон-чил Во-ро-неж-скую Ду-хов-ную се-ми-на-рию, од-на-ко свя-щен-ни-ком стал не сра-зу.
Часть об-ра-зо-ван-но-го об-ще-ства то-го вре-ме-ни, не ис-клю-чая де-тей ду-хо-вен-ства, бы-ла на-стро-е-на весь-ма кри-тич-но по от-но-ше-нию к Пра-во-слав-ной Церк-ви, и тот, кто все же го-рел же-ла-ни-ем по-слу-жить на-ро-ду, для ко-го небез-раз-лич-ны бы-ли ин-те-ре-сы нрав-ствен-ные, ста-но-вил-ся об-ще-ствен-ным де-я-те-лем или на-хо-дил се-бе при-ме-не-ние в прак-ти-че-ской де-я-тель-но-сти.
Под вли-я-ни-ем на-род-ни-че-ских идей Мит-ро-фан Ва-си-лье-вич по-сту-пил в Вар-шав-ский ве-те-ри-нар-ный ин-сти-тут. Ока-зав-шись здесь сре-ди рав-но-душ-ных к во-про-сам ве-ры сту-ден-тов, во враж-деб-ной пра-во-сла-вию ка-то-ли-че-ской Поль-ше, он на-чал усерд-но по-се-щать пра-во-слав-ный храм. В Вар-ша-ве он по-зна-ко-мил-ся со сво-ей бу-ду-щей же-ной, Оль-гой Вла-ди-ми-ров-ной Ис-по-ла-тов-ской, до-че-рью свя-щен-ни-ка, слу-жив-ше-го в По-кров-ском хра-ме в се-ле Вла-дыч-ня Твер-ской гу-бер-нии; она окон-чи-ла курс твер-ской гим-на-зии, со-би-ра-лась ра-бо-тать учи-тель-ни-цей и при-е-ха-ла в Вар-ша-ву на-ве-стить род-ствен-ни-ков. 29 ян-ва-ря 1893 го-да они об-вен-ча-лись.
Жи-вя в Вар-ша-ве, Мит-ро-фан Ва-си-лье-вич стал со-мне-вать-ся в пра-виль-но-сти вы-бо-ра сво-е-го пу-ти. В ду-ше бы-ло пла-мен-ное же-ла-ние слу-жить на-ро-ду, - но до-ста-точ-но ли бы-ло огра-ни-чить-ся внеш-ним слу-же-ни-ем, стать спе-ци-а-ли-стом в нуж-ном для кре-стьян де-ле ве-де-ния хо-зяй-ства? Ду-ша мо-ло-до-го че-ло-ве-ка, со-хра-нив-ше-го от дет-ства ре-ли-ги-оз-ные впе-чат-ле-ния и по-лу-чив-ше-го пра-во-слав-ное об-ра-зо-ва-ние, ощу-ща-ла непол-но-ту та-ко-го ро-да слу-же-ния, и он ре-шил всту-пить на по-при-ще слу-же-ния свя-щен-ни-че-ско-го.
2 мар-та 1893 го-да епи-скоп Во-ро-неж-ский Ана-ста-сий (До-бра-дин) ру-ко-по-ло-жил Мит-ро-фа-на Ва-си-лье-ви-ча во диа-ко-на к Сте-фа-нов-ской церк-ви сло-бо-ды Ли-зи-нов-ки Остро-гож-ско-го уез-да, но диа-ко-ном отец Мит-ро-фан про-был недол-го - 1 мар-та 1894 го-да он был на-зна-чен свя-щен-ни-ком 47-го дра-гун-ско-го Та-тар-ско-го пол-ка и 20 мар-та ру-ко-по-ло-жен во свя-щен-ни-ка.
15 ян-ва-ря 1896 го-да отец Мит-ро-фан был на-зна-чен вто-рым свя-щен-ни-ком Двин-ско-го во-ен-но-кре-пост-но-го со-бо-ра и 1 сен-тяб-ря то-го же го-да всту-пил в долж-ность за-ко-но-учи-те-ля Двин-ской на-чаль-ной шко-лы. 1 сен-тяб-ря 1897 го-да отец Мит-ро-фан был пе-ре-ме-щен в го-род Орел и на-зна-чен на-сто-я-те-лем По-кров-ско-го хра-ма 51-го дра-гун-ско-го Чер-ни-гов-ско-го пол-ка, ше-фом ко-то-ро-го бы-ла ве-ли-кая кня-ги-ня Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на.
С это-го вре-ме-ни на-чал-ся от-но-си-тель-но про-дол-жи-тель-ный пе-ри-од жиз-ни от-ца Мит-ро-фа-на в Ор-ле. Здесь он все-го се-бя от-дал на слу-же-ние Бо-гу и пастве. Он стал уте-ши-те-лем мно-гих, пре-крас-ным и се-рьез-ным про-по-вед-ни-ком, сло-во ко-то-ро-го впи-ты-ва-лось слу-ша-те-ля-ми, как впи-ты-ва-ет-ся дождь в жаж-ду-щую вла-ги поч-ву. Паства по-тя-ну-лась к ис-крен-не-му и рев-ност-но-му пас-ты-рю, об-ра-зо-вал-ся креп-кий при-ход, и это поз-во-ли-ло от-цу Мит-ро-фа-ну при-нять-ся за труд-ное де-ло по-строй-ки хра-ма, ко-то-рое он за-вер-шил с успе-хом. Он со-здал при при-хо-де биб-лио-те-ку и шко-лу. Все по-лу-ча-е-мые от бла-го-тво-ри-те-лей сред-ства отец Мит-ро-фан жерт-во-вал на храм, шко-лу и биб-лио-те-ку. В 1900 го-ду он был на-граж-ден зо-ло-тым на-перс-ным кре-стом с укра-ше-ни-я-ми.
Ле-том 1903 го-да в Са-ро-ве со-сто-я-лось тор-же-ствен-ное про-слав-ле-ние пре-по-доб-но-го Се-ра-фи-ма. На этих тор-же-ствах был и отец Мит-ро-фан. Здесь он был пред-став-лен ве-ли-кой кня-гине Ели-за-ве-те Фе-до-ровне и про-из-вел на нее са-мое бла-го-при-ят-ное впе-чат-ле-ние - ис-крен-ней ве-рой, сми-ре-ни-ем, про-сто-той и от-сут-стви-ем ка-ко-го-ли-бо лу-кав-ства.
В 1904 го-ду на-ча-лась рус-ско-япон-ская вой-на. 11 июня 51-й дра-гун-ский Чер-ни-гов-ский полк вы-сту-пил в по-ход на Даль-ний Во-сток. Вме-сте с пол-ком от-пра-вил-ся и отец Мит-ро-фан. За семь лет слу-же-ния пол-ко-вым свя-щен-ни-ком в Ор-ле он на-столь-ко сжил-ся со сво-ей во-ин-ской паст-вой, что она ста-ла для него как од-на боль-шая се-мья, с ко-то-рой он раз-де-лил все тя-го-ты по-ход-ной жиз-ни. Вез-де, где пред-став-ля-лась воз-мож-ность, он со сво-и-ми по-мощ-ни-ка-ми ста-вил по-ход-ную цер-ковь и слу-жил. Вме-сте с пол-ком участ-во-вал в сра-же-ни-ях.
В слу-жеб-ном фор-му-ля-ре от-ца Мит-ро-фа-на крат-ко за-пи-са-но: «Был в сра-же-ни-ях: Ляо-ян-ском... Шан-хай-ском... в на-бе-гах на Ин-коу... Мук-ден-ских... у де-рев-ни Сан-вайц-зы... Во всех озна-чен-ных сра-же-ни-ях под ог-нем непри-я-те-ля со-вер-шал бо-го-слу-же-ния, на-пут-ство-вал ра-не-ных и по-гре-бал уби-тых».
Во вре-мя слу-же-ния в дей-ству-ю-щей ар-мии отец Мит-ро-фан вел по-дроб-ный днев-ник, ко-то-рый пе-ча-тал-ся в жур-на-ле «Вест-ник во-ен-но-го ду-хо-вен-ства», а за-тем вы-шел от-дель-ной кни-гой (Днев-ник свя-щен-ни-ка 51-го дра-гун-ско-го Чер-ни-гов-ско-го Ее Им-пе-ра-тор-ско-го Вы-со-че-ства Ве-ли-кой Кня-ги-ни Ели-са-ве-ты Фе-о-до-ров-ны пол-ка Мит-ро-фа-на Ва-си-лье-ви-ча Среб-рян-ско-го, с мо-мен-та от-прав-ле-ния его в Мань-чжу-рию 11 июня 1904 го-да по день воз-вра-ще-ния в г. Орел 2 июня 1906 го-да. СПб., 1906). Здесь, в усло-ви-ях по-ход-ных труд-но-стей, тя-же-лых бо-ев, где сол-да-ты и офи-це-ры рис-ко-ва-ли жиз-нью, отец Мит-ро-фан уви-дел, на-сколь-ко рус-ский че-ло-век лю-бит Ро-ди-ну, с ка-ким сми-ре-ни-ем от-да-ет за нее свою жизнь, уви-дел и то, сколь лжи-во и раз-ру-ши-тель-но по по-след-стви-ям опи-сы-ва-ют сто-лич-ные га-зе-ты про-ис-хо-дя-щее на фрон-те, как буд-то это пи-шут жур-на-ли-сты не рус-ской прес-сы, а непри-я-тель-ской. Здесь он уви-дел, на-сколь-ко глу-бо-ко раз-де-лил-ся по ве-ре рус-ский на-род, ко-гда пра-во-слав-ные и неве-ру-ю-щие ста-ли жить бок о бок как два раз-ных на-ро-да.
15 мар-та 1905 го-да отец Мит-ро-фан, как опыт-ный пас-тырь и ду-хов-ник, был на-зна-чен бла-го-чин-ным 61-й пе-хот-ной ди-ви-зии и в этой долж-но-сти про-слу-жил до окон-ча-ния вой-ны. 2 июня 1906 го-да он вме-сте с пол-ком вер-нул-ся в Орел. За вы-да-ю-щи-е-ся пас-тыр-ские тру-ды, по-не-сен-ные во вре-мя вой-ны, отец Мит-ро-фан 12 ок-тяб-ря 1906 го-да был воз-ве-ден в сан про-то-и-е-рея и на-граж-ден на-перс-ным кре-стом на Ге-ор-ги-ев-ской лен-те.
В 1908 го-ду ве-ли-кая кня-ги-ня Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на уси-лен-но тру-ди-лась над про-ек-том по со-зда-нию Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли. Пред-ло-же-ния по на-пи-са-нию уста-ва оби-те-ли бы-ли по-да-ны от несколь-ких лиц. По-дал свой про-ект и отец Мит-ро-фан; и его про-ект на-столь-ко при-шел-ся по ду-ше ве-ли-кой кня-гине, что имен-но его она по-ло-жи-ла в ос-но-ву устрой-ства оби-те-ли. Для его осу-ществ-ле-ния она при-гла-си-ла про-то-и-е-рея Мит-ро-фа-на на ме-сто ду-хов-ни-ка и на-сто-я-те-ля хра-ма.
Отец Мит-ро-фан при-вык к слу-же-нию в Ор-ле, где у него сло-жи-лись пре-крас-ные от-но-ше-ния с паст-вой, ко-то-рой он от-да-вал все свое вре-мя и си-лы, и ни он не хо-тел с ней рас-стать-ся, ни она с ним. «Бы-ва-ло, кон-чишь да-вать крест по-сле обед-ни, а на-род все идет и идет. С од-ним по-бе-се-ду-ешь, дру-гой про-сит со-ве-та, тре-тий спе-шит по-де-лить-ся сво-им го-рем - и так тя-нут-ся ча-сы... ма-туш-ка ждет ме-ня обе-дать, да толь-ко я рань-ше пя-ти ча-сов ве-че-ра ни-как из церк-ви не вы-бе-русь», - вспо-ми-нал отец Мит-ро-фан.
Не смея от-ка-зать-ся от пред-ло-же-ния Ели-за-ве-ты Фе-до-ров-ны, отец Мит-ро-фан обе-щал по-ду-мать и дать свой от-вет поз-же. На пу-ти из Моск-вы в Орел он вспом-нил род-ную, го-ря-чо его лю-бя-щую паст-ву и пред-ста-вил, как обо-юд-но тя-же-ло бу-дет рас-ста-ва-ние. От этих дум и вос-по-ми-на-ний его ду-ша при-шла в смя-те-ние, и он ре-шил от-ка-зать-ся от пред-ло-же-ния ве-ли-кой кня-ги-ни. В тот мо-мент, ко-гда он это по-ду-мал, он по-чув-ство-вал, что у него от-ни-ма-ет-ся пра-вая ру-ка. Он по-пы-тал-ся под-нять ру-ку, но без-успеш-но: ни паль-ца-ми по-ше-ве-лить, ни со-гнуть ру-ку в лок-те он не смог. Отец Мит-ро-фан по-нял, что это, ви-ди-мо, Гос-подь его на-ка-зы-ва-ет за со-про-тив-ле-ние Его свя-той во-ле, и тут же стал умо-лять Гос-по-да про-стить его и по-обе-щал, ес-ли ис-це-лит-ся, пе-ре-ехать в Моск-ву. По-не-мно-гу ру-ка об-ре-ла чув-стви-тель-ность, и через два ча-са все про-шло.
Он при-е-хал до-мой со-вер-шен-но здо-ро-вым и вы-нуж-ден был объ-явить при-хо-жа-нам, что по-ки-да-ет их и пе-ре-ез-жа-ет в Моск-ву. Мно-гие, услы-шав это из-ве-стие, ста-ли пла-кать и умо-лять от-ца Мит-ро-фа-на не по-ки-дать их. Ви-дя пе-ре-жи-ва-ние паст-вы, доб-рый пас-тырь не смог ей от-ка-зать, и хо-тя его на-сто-я-тель-но зва-ли в Моск-ву, он стал от-кла-ды-вать с отъ-ез-дом. Он да-же ре-шил про се-бя от-ка-зать-ся и остать-ся в Ор-ле, тем бо-лее что во-об-ще опа-сал-ся, что не спра-вит-ся с но-вы-ми слож-ны-ми обя-зан-но-стя-ми в оби-те-ли, где от него по-тре-бу-ет-ся ду-хов-ный опыт, ко-то-ро-го у него, как у свя-щен-ни-ка се-мей-но-го, мо-жет не быть. Вско-ре по-сле это-го он за-ме-тил, что у него без вся-кой ви-ди-мой при-чи-ны на-ча-ла рас-пу-хать пра-вая ру-ка, и это со вре-ме-нем ста-ло при-но-сить ему за-труд-не-ния на служ-бе. Он об-ра-тил-ся за по-мо-щью к од-но-му из сво-их род-ствен-ни-ков, док-то-ру Ни-ко-лаю Яко-вле-ви-чу Пяс-ков-ско-му. Врач, осмот-рев ру-ку, ска-зал, что ни-ка-ких при-чин бо-лез-ни нет и он не мо-жет дать в этом слу-чае ка-ко-го бы то ни бы-ло ме-ди-цин-ско-го объ-яс-не-ния и, сле-до-ва-тель-но, по-мочь.
В это вре-мя из Моск-вы в Орел при-вез-ли чу-до-твор-ную Ивер-скую ико-ну Бо-жи-ей Ма-те-ри. Отец Мит-ро-фан по-шел по-мо-лить-ся и, стоя пе-ред об-ра-зом, по-обе-щал, что все же при-мет бес-по-во-рот-но пред-ло-же-ние ве-ли-кой кня-ги-ни и пе-ре-едет в Моск-ву. С бла-го-го-ве-ни-ем и стра-хом он при-ло-жил-ся к иконе и вско-ре по-чув-ство-вал, что ру-ке ста-ло луч-ше. Он по-нял, что на пе-ре-езд его в Моск-ву и по-се-ле-ние в Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли есть бла-го-сло-ве-ние Бо-жие и с этим нуж-но сми-рить-ся.
Же-лая по-лу-чить на пе-ре-езд бла-го-сло-ве-ние и от стар-цев, он на-пра-вил-ся в Зо-си-мо-ву пу-стынь, где встре-тил-ся с иерос-хи-мо-на-хом Алек-си-ем (Со-ло-вье-вым) и дру-ги-ми стар-ца-ми и по-ве-дал им о сво-их со-мне-ни-ях и ко-ле-ба-ни-ях: не бу-дет ли де-ло, ко-то-рое он на се-бя бе-рет, свы-ше сил. Но они бла-го-сло-ви-ли его сме-ло брать-ся за де-ло.
Отец Мит-ро-фан по-дал про-ше-ние о пе-ре-во-де в оби-тель, и 17 сен-тяб-ря 1908 го-да мит-ро-по-лит Мос-ков-ский Вла-ди-мир (Бо-го-яв-лен-ский) на-зна-чил его на-сто-я-те-лем По-кров-ской и Мар-фо-Ма-ри-ин-ской церк-вей на Боль-шой Ор-дын-ке, по-сколь-ку са-ма Мар-фо-Ма-ри-ин-ская оби-тель на-ча-ла свою де-я-тель-ность толь-ко с 10 фев-ра-ля 1909 го-да, ко-гда ве-ли-кая кня-ги-ня Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на пе-ре-еха-ла в дом, пред-на-зна-чав-ший-ся под оби-тель-ский.
Са-ма Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на в пе-ре-ез-де от-ца Мит-ро-фа-на в толь-ко еще устро-я-е-мую оби-тель ви-де-ла знак осо-бо-го бла-го-во-ле-ния Бо-жия к сво-е-му на-чи-на-нию. «Гос-подь бла-го-сло-вил это на-ше де-ло через свя-щен-ни-ка, - пи-са-ла она го-су-да-рю, - к ко-то-ро-му в Орел из-да-ле-ка лю-ди при-ез-жа-ли за уте-ше-ни-ем и под-держ-кой, - и вот оно ма-ло-по-ма-лу на-чи-на-ет-ся».
Отец Мит-ро-фан, по-се-лив-шись в оби-те-ли, сра-зу же при-нял-ся за но-вое де-ло, от-дав-шись ему всей ду-шой, - как это бы-ло в Ор-ле, ко-гда он за-ни-мал-ся по-строй-кой церк-ви, устро-е-ни-ем шко-лы и биб-лио-те-ки, как бы-ло и во вре-мя вой-ны, ко-гда он стал от-цом ду-хов-ных де-тей, ко-то-рые каж-до-днев-но под-вер-га-лись смер-тель-ной опас-но-сти. Он ча-сто слу-жил и, не жа-лея сил, на-став-лял тех, еще немно-го-чис-лен-ных се-стер, ко-то-рые при-шли жить в оби-тель.
«Те несколь-ко се-стер, - пи-са-ла Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на, - что жи-вут со мной, хо-ро-шие де-вуш-ки, очень ре-ли-ги-оз-ные, - но ведь и все на-ше слу-же-ние ос-но-ва-но на ре-ли-гии и жи-вет ею. Ба-тюш-ка их на-став-ля-ет, три ра-за в неде-лю у нас бы-ва-ют за-ме-ча-тель-ные лек-ции, на ко-то-рые при-хо-дят и го-сти. По-том еще на утрен-нем пра-ви-ле ба-тюш-ка чи-та-ет из Но-во-го За-ве-та и го-во-рит крат-кую про-по-ведь... Чай пьем все вме-сте, и свя-щен-ник с ма-туш-кой то-же, за-кан-чи-ва-ет-ся он бе-се-дой о ре-ли-гии...
Ба-тюш-ки-ны лек-ции очень ин-те-рес-ные, про-сто ис-клю-чи-тель-но, так как он не толь-ко глу-бо-ко ве-ру-ю-щий, но еще без-гра-нич-но на-чи-тан-ный че-ло-век. Он на-чи-на-ет из Биб-лии, за-кан-чи-ва-ет цер-ков-ной ис-то-ри-ей и все вре-мя по-ка-зы-ва-ет, как и что сест-ры смо-гут го-во-рить и чем по-мочь тем, кто ис-пы-ты-ва-ет ду-шев-ные стра-да-ния... Здесь мно-гие при-ез-жа-ют из-да-ле-ка в на-шу ма-лень-кую цер-ковь и об-ре-та-ют си-лы в его пре-крас-ных про-стых про-по-ве-дях и в ис-по-ве-ди. Это ши-ро-кий че-ло-век, в ко-то-ром нет ни-че-го от огра-ни-чен-но-го фа-на-ти-ка, це-ли-ком ос-но-вы-ва-ю-щий-ся на без-гра-нич-ной люб-ви о Гос-по-де и все-про-ще-нии, - ис-тин-но пра-во-слав-ный свя-щен-ник, стро-го при-дер-жи-ва-ю-щий-ся на-шей Церк-ви, для на-ше-го де-ла - бла-го-сло-ве-ние Бо-жие, так как он за-ло-жил ос-но-ва-ние, ка-кое и долж-но быть. Сколь-ких он вер-нул к ве-ре, на-ста-вил на путь ис-тин-ный, сколь-ко лю-дей бла-го-да-рят ме-ня за ве-ли-кое бла-го иметь воз-мож-ность по-се-щать его».
На-сто-я-тель-ни-ца оби-те-ли вполне по-ня-ла и оце-ни-ла свя-щен-ни-ка, ко-то-ро-го им по-слал Гос-подь. Она пи-са-ла о нем го-су-да-рю: «Он ис-по-ве-ду-ет ме-ня, окорм-ля-ет ме-ня в церк-ви, ока-зы-ва-ет мне огром-ную по-мощь и по-да-ет при-мер сво-ей чи-стой, про-стой жиз-нью, та-кой скром-ной и вы-со-кой по ее без-гра-нич-ной люб-ви к Бо-гу и Пра-во-слав-ной Церк-ви. По-го-во-рив с ним лишь несколь-ко ми-нут, ви-дишь, что он скром-ный, чи-стый и че-ло-век Бо-жий, Бо-жий слу-га в на-шей церк-ви».
Отец Мит-ро-фан вполне раз-де-лял хри-сти-ан-ские на-стро-е-ния ве-ли-кой кня-ги-ни, стре-мив-шей-ся спа-сти свою ду-шу на пу-ти са-мо-от-вер-жен-но-го слу-же-ния ближ-ним.
Несмот-ря на труд-но-сти и но-виз-ну пред-при-ня-то-го де-ла, оби-тель бла-го-сло-ве-ни-ем Бо-жи-им, сми-ре-ни-ем и тру-да-ми на-сто-я-тель-ни-цы, ду-хов-ни-ка оби-те-ли от-ца Мит-ро-фа-на и се-стер с успе-хом раз-ви-ва-лась и рас-ши-ря-лась. В 1914 го-ду в ней бы-ло де-вя-но-сто семь се-стер, она име-ла боль-ни-цу на два-дцать две кой-ки, ам-бу-ла-то-рию для бед-ных, при-ют для во-сем-на-дца-ти де-во-чек-си-рот, вос-крес-ную шко-лу для де-ву-шек и жен-щин, ра-бо-та-ю-щих на фаб-ри-ке, в ко-то-рой обу-ча-лось семь-де-сят пять че-ло-век, биб-лио-те-ку в две ты-ся-чи то-мов, сто-ло-вую для бед-ных жен-щин, обре-ме-нен-ных се-мьей и тру-дя-щих-ся на по-ден-ной ра-бо-те, и кру-жок для де-тей и взрос-лых под на-зва-ни-ем «Дет-ская леп-та», за-ни-мав-ший-ся ру-ко-де-ли-ем для бед-ных.
9 ав-гу-ста 1916 го-да вре-мен-но управ-ля-ю-щий Мос-ков-ской епар-хи-ей епи-скоп Во-ло-ко-лам-ский Фе-о-дор (Поз-де-ев-ский) пред-ста-вил в Си-нод про-ше-ние о на-граж-де-нии от-ца Мит-ро-фа-на мит-рою «за от-лич-но-усерд-ное слу-же-ние его Свя-той Церк-ви, тру-ды по об-сто-я-тель-ствам во-ен-но-го вре-ме-ни и по-лез-ную де-я-тель-ность... в... оби-те-ли»6. Ве-ли-кая кня-ги-ня, у ко-то-рой бы-ло ис-про-ше-но, как у на-сто-я-тель-ни-цы, со-гла-сие, с ра-до-стью при-со-еди-ни-лась к пред-ло-же-нию на-гра-дить от-ца Мит-ро-фа-на за без-упреч-ную и усерд-ную служ-бу. 2 ок-тяб-ря 1916 го-да он был на-граж-ден мит-рой.
«Я хо-чу ра-бо-тать для Бо-га и в Бо-ге, - пи-са-ла в 1909 го-ду Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на го-су-да-рю, - для страж-ду-ще-го че-ло-ве-че-ства, а в ста-ро-сти, ко-гда мое те-ло уже не смо-жет тру-дить-ся, я на-де-юсь, Гос-подь даст мне воз-мож-ность от-дох-нуть и по-мо-лить-ся - о де-ле, мною на-ча-том. И то-гда я уй-ду из де-я-тель-ной жиз-ни и бу-ду го-то-вить се-бя для то-го боль-шо-го до-ма. Но по-ка у ме-ня есть здо-ро-вье и си-лы, а /кру-гом/ столь-ко [несча-стья], и ша-ги Хри-ста-Корм-че-го /слыш-ны/ по-сре-ди страж-ду-щих, и в них мы по-мо-га-ем Ему».
Но Гос-подь су-дил ина-че. На-сту-пил 1917 год - Фев-раль-ская ре-во-лю-ция, от-ре-че-ние го-су-да-ря, арест цар-ской се-мьи, Ок-тябрь-ский пе-ре-во-рот.
По-чти сра-зу же по-сле Фев-раль-ской ре-во-лю-ции был со-вер-шен на-бег на Мар-фо-Ма-ри-ин-скую оби-тель во-ору-жен-ных лю-дей. Н. Е. Пе-стов так из-ло-жил рас-сказ от-ца Мит-ро-фа-на об этом со-бы-тии: «К оби-те-ли подъ-е-хал гру-зо-вик, в ко-то-ром на-хо-ди-лось несколь-ко во-ору-жен-ных сол-дат с ун-тер-офи-це-ром и од-ним сту-ден-том. Сту-дент, ви-ди-мо, не имел по-ня-тия, как об-ра-щать-ся с ору-жи-ем. Он дер-жал все вре-мя в ру-ке ре-воль-вер, на-прав-ляя ду-ло на вся-ко-го го-во-ря-ще-го с ним. Со-шед-ший с ав-то-мо-би-ля от-ряд по-тре-бо-вал про-ве-сти их к на-чаль-ни-це оби-те-ли. Ту-да же сест-ры вы-зва-ли и от-ца Мит-ро-фа-на.
- Мы при-шли аре-сто-вать сест-ру им-пе-ра-три-цы, - за-явил воз-глав-ля-ю-щий от-ряд ун-тер-офи-цер. А сту-ден-тик под-сту-пил к ма-туш-ке, на-пра-вив на нее ду-ло сво-е-го ре-воль-вер-чи-ка. Ма-туш-ка с обыч-ным для нее спо-кой-стви-ем по-ло-жи-ла ру-ку на про-тя-ну-тый к ней ре-воль-вер и ска-за-ла: - Опу-сти-те свою ру-ку, ведь я же жен-щи-на!
Сму-щен-ный ее спо-кой-стви-ем и улыб-кой, сту-дент сра-зу же сник, опу-стил ру-ку и тот-час же ис-чез из ком-на-ты. Отец Мит-ро-фан об-ра-тил-ся к сол-да-там:
- Ко-го вы при-шли аре-сто-вы-вать? Ведь здесь нет пре-ступ-ни-ков! Все, что име-ла ма-туш-ка Ели-за-ве-та, - она все от-да-ла на-ро-ду. На ее сред-ства по-стро-е-на оби-тель, цер-ковь, бо-га-дель-ня, при-ют для без-род-ных де-тей, боль-ни-ца. Раз-ве все это пре-ступ-ле-ние? Воз-глав-ля-ю-щий от-ряд ун-тер, вгля-дев-шись в ба-тюш-ку, вдруг спро-сил его:
Ба-тюш-ка! Не вы ли отец Мит-ро-фан из Ор-ла?
- Да, это я.
Ли-цо ун-те-ра мгно-вен-но из-ме-ни-лось. Об-ра-ща-ясь к со-про-вож-дав-шим его сол-да-там, он ска-зал:
- Вот что, ре-бя-та! Я оста-юсь здесь и сам во всем рас-по-ря-жусь. А вы по-ез-жай-те об-рат-но.
Сол-да-ты, вы-слу-шав сло-ва от-ца Мит-ро-фа-на и по-няв, что они за-те-я-ли не со-всем лад-ное де-ло, под-чи-ни-лись и уеха-ли об-рат-но на сво-ем гру-зо-ви-ке».
Од-на-ко вско-ре ве-ли-кая кня-ги-ня Ели-за-ве-та все же бы-ла аре-сто-ва-на. Неза-дол-го пе-ред аре-стом она пе-ре-да-ла об-щи-ну по-пе-че-нию от-ца Мит-ро-фа-на и сест-ры-каз-на-чеи. Ве-ли-кая кня-ги-ня бы-ла от-прав-ле-на на Урал, в Ала-па-евск, где 5 (18) июля 1918 го-да при-ня-ла му-че-ни-че-скую кон-чи-ну.
20 мар-та 1919 го-да ис-пол-ни-лось два-дцать пять лет свя-щен-ни-че-ско-го слу-же-ния от-ца Мит-ро-фа-на. В этот день его мно-го-чис-лен-ные ду-хов-ные де-ти под-нес-ли ему по-здра-ви-тель-ный адрес, пол-ный ис-крен-не-го чув-ства бла-го-дар-но-сти к сво-е-му пас-ты-рю, ко-то-рый был ве-рен им и в дни ми-ра, и на по-лях вой-ны, и в го-ди-ну еще худ-ших и гор-ших ис-пы-та-ний - го-не-ний от без-бож-ни-ков.
25 де-каб-ря 1919 го-да Свя-тей-ший Пат-ри-арх Ти-хон, хо-ро-шо знав-ший от-ца Мит-ро-фа-на, бла-го-да-ря его за мно-гие тру-ды, пре-по-дал ему пер-во-свя-ти-тель-ское бла-го-сло-ве-ние с гра-мо-той и ико-ной Спа-си-те-ля. В это вре-мя ре-шил-ся для от-ца Мит-ро-фа-на и его су-пру-ги Оль-ги во-прос о мо-на-ше-стве. Мно-го лет жи-вя в су-пру-же-стве, они вос-пи-та-ли трех пле-мян-ниц-си-рот и же-ла-ли иметь сво-их де-тей, но Гос-подь не дал ис-пол-нить-ся их по-же-ла-нию. Уви-дев в этом Бо-жию во-лю, при-зы-ва-ю-щую их к осо-бо-му хри-сти-ан-ско-му по-дви-гу, они, пе-ре-ехав в оби-тель, да-ли обет воз-дер-жа-ния от су-пру-же-ской жиз-ни. Дол-гое вре-мя этот обет для всех был со-крыт, но ко-гда про-изо-шла ре-во-лю-ция и на-сту-пи-ло вре-мя все-об-ще-го раз-ру-ше-ния и го-не-ний на Пра-во-слав-ную Цер-ковь, они ре-ши-ли его об-на-ру-жить и при-нять мо-на-ше-ский по-стриг. По-стриг был со-вер-шен по бла-го-сло-ве-нию Пат-ри-ар-ха Ти-хо-на. Отец Мит-ро-фан был по-стри-жен с име-нем Сер-гий, а Оль-га - с име-нем Ели-за-ве-та. Вско-ре по-сле это-го Пат-ри-арх Ти-хон воз-вел от-ца Сер-гия в сан ар-хи-манд-ри-та.
В 1922 го-ду без-бож-ные вла-сти про-из-ве-ли изъ-я-тие цер-ков-ных цен-но-стей из хра-мов. Мно-гие свя-щен-но-слу-жи-те-ли бы-ли аре-сто-ва-ны, неко-то-рые рас-стре-ля-ны.
Од-ним из предъ-яв-ля-е-мых им об-ви-не-ний бы-ло чте-ние в хра-мах по-сла-ния Пат-ри-ар-ха Ти-хо-на, ка-са-ю-ще-го-ся изъ-я-тия цер-ков-ных цен-но-стей. Отец Сер-гий, вполне раз-де-ляя воз-зре-ния Пат-ри-ар-ха и счи-тая, что не сле-ду-ет во из-бе-жа-ние ко-щунств от-да-вать цер-ков-ные со-су-ды, про-чел по-сла-ние Свя-тей-ше-го и был 23 мар-та 1923 го-да аре-сто-ван. Пять ме-ся-цев он то-мил-ся в тюрь-ме без предъ-яв-ле-ния об-ви-не-ния, а за-тем по при-ка-зу ОГПУ от 24 ав-гу-ста 1923 го-да был вы-слан на один год в го-род То-больск. Здесь он по-зна-ко-мил-ся и близ-ко со-шел-ся с то-боль-ским по-движ-ни-ком Фе-о-до-ром Ива-но-вым, впо-след-ствии при-няв-шим му-че-ни-че-скую кон-чи-ну.
Из ссыл-ки в Моск-ву отец Сер-гий вер-нул-ся 27 фев-ра-ля 1925 го-да и на сле-ду-ю-щий день, как быв-ший ссыль-ный, явил-ся в ОГПУ, чтобы узнать ре-ше-ние вла-стей от-но-си-тель-но сво-ей даль-ней-шей судь-бы. Сле-до-ва-тель, ко-то-рая ве-ла его де-ло, ска-за-ла, что свя-щен-ни-ку раз-ре-ша-ет-ся со-вер-шать цер-ков-ные служ-бы и го-во-рить за бо-го-слу-же-ни-я-ми про-по-ве-ди, но он не дол-жен за-ни-мать ни-ка-кой адми-ни-стра-тив-ной долж-но-сти в при-хо-де, и ему за-пре-ще-но при-ни-мать уча-стие в ка-кой-ли-бо де-ло-вой или адми-ни-стра-тив-ной при-ход-ской де-я-тель-но-сти.
Отец Сер-гий вер-нул-ся в Мар-фо-Ма-ри-ин-скую оби-тель. По-се-лил-ся он в преж-ней квар-ти-ре, рас-по-ла-гав-шей-ся в од-ном из оби-тель-ских до-мов на вто-ром эта-же. Дверь с лест-ни-цы от-кры-ва-лась в ма-лень-кую пе-ред-нюю, от-ку-да по-се-ти-тель по-па-дал в боль-шую пе-ред-нюю, из нее дверь на-пра-во ве-ла в ком-на-ту, где обыч-но ожи-да-ли при-шед-шие к ба-тюш-ке по-се-ти-те-ли. Пря-мо из пе-ред-ней шла дверь в ка-бинет от-ца Сер-гия. В нем меж-ду ок-на-ми сто-ял боль-шой пись-мен-ный стол; сле-ва всю сте-ну за-ни-ма-ли ико-ны, спра-ва сто-я-ла фис-гар-мо-ния - на ней отец Сер-гий иг-рал цер-ков-ные на-пе-вы, ир-мо-сы и под ак-ком-па-не-мент фис-гар-мо-нии пел. В оби-те-ли был сад, и ба-тюш-ка во все вре-мя жиз-ни здесь каж-дый ве-чер, ко-гда во дво-ре бы-ло пу-сто, гу-лял по са-ду и мо-лил-ся.
Недол-го при-шлось от-цу Сер-гию про-слу-жить в Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли. В 1925 го-ду вла-сти при-ня-ли ре-ше-ние ее за-крыть, а на-сель-ниц со-слать. Часть зда-ния бы-ла ото-бра-на под по-ли-кли-ни-ку и ее ра-бот-ни-ки, воз-на-ме-рив-шись отобрать оби-тель-скую квар-ти-ру у от-ца Сер-гия, ста-ли пи-сать в ОГПУ, что свя-щен-ник, мол, за-ни-ма-ет-ся ан-ти-со-вет-ской аги-та-ци-ей сре-ди се-стер оби-те-ли, го-во-ря, что со-вет-ская власть пре-сле-ду-ет ре-ли-гию и ду-хо-вен-ство. На ос-но-ва-нии это-го до-но-са 29 ап-ре-ля 1925 го-да отец Сер-гий был аре-сто-ван и за-клю-чен в Бу-тыр-скую тюрь-му. В те-че-ние неко-то-ро-го вре-ме-ни он не знал о при-чи-нах сво-е-го аре-ста. Толь-ко 11 мая со-сто-ял-ся пер-вый до-прос, из ко-то-ро-го он уяс-нил, в чем его об-ви-ня-ют.
- Ска-жи-те, граж-да-нин Среб-рян-ский, - об-ра-ти-лась сле-до-ва-тель к свя-щен-ни-ку, - ко-му из се-стер Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли вы го-во-ри-ли, что со-вет-ская власть пре-сле-ду-ет ре-ли-гию и цер-ков-ни-ков?
- Злост-но ни-ко-гда об этом не го-во-рил, - от-ве-тил он, - но мог ска-зать, что мно-гие цер-ков-ни-ки вы-сла-ны по по-до-зре-нию в по-ли-ти-че-ской небла-го-на-деж-но-сти, ка-ко-вая у неко-то-рых и мог-ла быть, но я на-де-юсь, что вер-нет-ся до-ве-рие со-вет-ской вла-сти к нам.
Ма-туш-ка Ели-за-ве-та, узнав, в чем об-ви-ня-ют от-ца Сер-гия, при-ня-лась хло-по-тать о его осво-бож-де-нии. Она на-пи-са-ла за-яв-ле-ние и по-да-ла Вла-ди-ми-ру Черт-ко-ву, воз-глав-ляв-ше-му учре-жде-ние под на-зва-ни-ем «Осве-дом-ле-ние и экс-пер-ти-за по де-лам ре-ли-ги-оз-ных те-че-ний». Черт-ков под-дер-жал прось-бу и, со-про-во-див за-яв-ле-ние сво-и-ми по-яс-не-ни-я-ми, на-пра-вил его 25 июня 1925 го-да Пет-ру Сми-до-ви-чу, ко-то-рый в тот же день пе-ре-пра-вил все до-ку-мен-ты Туч-ко-ву. 30 июня де-ло бы-ло рас-смот-ре-но и при-ня-то ре-ше-ние осво-бо-дить свя-щен-ни-ка. 2 июля Кол-ле-гия ОГПУ пре-кра-ти-ла де-ло, и отец Сер-гий был осво-бож-ден.
За то вре-мя, по-ка отец Сер-гий был в за-клю-че-нии, Мар-фо-Ма-ри-ин-ская оби-тель бы-ла за-кры-та, а сест-ры аре-сто-ва-ны. Неко-то-рые из них бы-ли вы-сла-ны от-но-си-тель-но неда-ле-ко - в Твер-скую об-ласть, но боль-шин-ство со-сла-но в Ка-зах-стан и Сред-нюю Азию.
Ар-хи-манд-рит Сер-гий и мо-на-хи-ня Ели-за-ве-та вы-еха-ли на ро-ди-ну Ели-за-ве-ты в се-ло Вла-дыч-ня Твер-ской об-ла-сти и по-се-ли-лись в бре-вен-ча-том, по-кры-том дран-кой ро-ди-тель-ском до-ме. Пер-вое вре-мя отец Сер-гий не слу-жил, но ча-сто хо-дил мо-лить-ся в По-кров-ский храм, в ко-то-ром стал слу-жить с 1927 го-да.
Сра-зу же по при-ез-де, а еще бо-лее по-сле то-го, как отец Сер-гий стал слу-жить во Вла-дычне, его ста-ли по-се-щать ду-хов-ные де-ти. Сре-ди знав-ших его он был из-ве-стен как мо-лит-вен-ник и че-ло-век свя-той жиз-ни. Лю-ди об-ра-ща-лись к нему за по-мо-щью, и неко-то-рые по сво-ей ве-ре и мо-лит-вам пра-вед-ни-ка по-лу-ча-ли про-си-мое. Несмот-ря на пе-ре-жи-тые узы и тя-же-лое вре-мя го-не-ний, отец Сер-гий про-дол-жал под-ви-зать-ся как ду-хов-ник и про-по-вед-ник. Он ис-поль-зо-вал от-пу-щен-ное ему вре-мя для на-став-ле-ния в ве-ре, под-держ-ки и про-све-ще-ния ближ-них. Ду-хов-ные де-ти при-во-зи-ли ему про-дук-ты и одеж-ду, боль-шую их часть он раз-да-вал нуж-да-ю-щим-ся.
Од-на-ко в се-ле бы-ли лю-ди, ко-то-рые нена-ви-де-ли Цер-ковь и ра-ди за-бве-ния сво-их гре-хов хо-те-ли за-быть о Бо-ге, - они-то и от-но-си-лись враж-деб-но к ар-хи-манд-ри-ту Сер-гию за его от-кры-тую про-по-вед-ни-че-скую де-я-тель-ность. Жизнь, ко-то-рую он про-во-дил, об-ли-ча-ла их со-весть, и, воз-на-ме-рив-шись из-гнать его из се-ла, они об-ра-ти-лись за по-мо-щью к вла-сти.
30 и 31 ян-ва-ря 1931 го-да со-труд-ни-ки ОГПУ до-про-си-ли этих лю-дей, и те по-ка-за-ли об ар-хи-манд-ри-те Сер-гии: «По сво-е-му об-ще-ствен-но-му, уме-ло-му под-хо-ду к на-ро-ду с ре-ли-ги-оз-ной сто-ро-ны за-слу-жи-ва-ет осо-бо-го вни-ма-ния. Дей-ству-ет ис-клю-чи-тель-но ре-ли-ги-оз-ным дур-ма-ном. Опи-ра-ет-ся на тем-но-ту, вы-го-ня-ет бе-сов из че-ло-ве-ка...
Осо-бен-но спо-со-бен на про-по-ве-ди… В сво-их вы-ступ-ле-ни-ях с ам-во-на при-зы-ва-ет на еди-не-ние и под-держ-ку Церк-ви...
Ре-зуль-та-ты та-ких про-по-ве-дей име-ют-ся на-ли-цо... де-рев-ня Гнезд-цы ка-те-го-ри-че-ски от-ка-за-лась от вступ-ле-ния в кол-хоз... Свя-щен-ник Среб-рян-ский яв-ля-ет-ся по-ли-ти-че-ски вред-ным эле-мен-том, ко-то-рый дол-жен быть сроч-но изъ-ят...
Ос-нов-ной ме-тод ра-бо-ты: на-прав-ля-ет на чув-ства ре-пли-ка-ми, по-сред-ством все-воз-мож-ных неле-пых слу-хов... ко-то-рые из-ла-га-ет в сво-их про-по-ве-дях. Был слу-чай, ко-гда од-но-го ра-бо-че-го на стан-ции Крюч-ко-во за-ре-за-ло по-ез-дом. Этим вос-поль-зо-вал-ся Среб-рян-ский, го-во-ря, что тот не ве-ро-вал в Бо-га и го-во-рил, что пусть ме-ня на-ка-жет Бог, ес-ли Он есть, и за это его на-ка-за-ло... Ис-поль-зу-ет ста-тьи из га-зет в сво-их про-по-ве-дях, го-во-ря, что... за-гра-нич-ные сту-ден-ты, ко-то-рые не ве-ро-ва-ли в Бо-га и бы-ли без-бож-ни-ка-ми, ста-ли стре-лять-ся и кон-чать са-мо-убий-ством...»
На ос-но-ва-нии этих по-ка-за-ний отец Сер-гий был через несколь-ко дней аре-сто-ван, но «ма-те-ри-а-лов» для со-зда-ния «де-ла» недо-ста-ва-ло, и 14 фев-ра-ля сле-до-ва-те-ли до-пол-ни-тель-но до-про-си-ли жи-те-лей се-ла Вла-дыч-ня, остав-ляя в де-ле по-ка-за-ния лишь тех сви-де-те-лей, ко-то-рые под-твер-жда-ли об-ви-не-ние. И через приз-му этих ис-ка-жен-ных сви-де-тельств все же вид-но, что отец Сер-гий был для на-ро-да под-лин-ным пас-ты-рем, по мо-лит-вам ко-то-ро-го Гос-подь тво-рил чу-де-са.
«Свя-щен-ни-ка Среб-рян-ско-го знаю по-столь-ку, по-сколь-ку со всей окру-ги к нему съез-жа-ют-ся кре-стьяне для по-лу-че-ния ис-це-ле-ния от неду-гов...
Среб-рян-ский в окру-ге слыл за свя-то-го че-ло-ве-ка, ис-це-ли-те-ля, на-род при-ез-жал к нему на квар-ти-ру...» - утвер-жда-ли сви-де-те-ли.
Был до-про-шен свя-щен-ник Иоанн Хре-нов, слу-жив-ший в По-кров-ском хра-ме во Вла-дычне. От-ве-чая на во-про-сы сле-до-ва-те-ля, он ска-зал: «Свя-щен-ни-ка Среб-рян-ско-го я знаю с мо-мен-та при-ез-да его в се-ло Вла-дыч-ня... на-род его по-се-щал... ино-гда я с ним бе-се-до-вал... он мне рас-ска-зы-вал про чу-до, со-вер-шив-ше-е-ся при вскры-тии мо-щей Мит-ро-фа-на Во-ро-неж-ско-го: “Один ко-мис-сар при вскры-тии мо-щей взял ико-ну Мит-ро-фа-на, ка-ко-вую при-нес до-мой и бро-сил на пол, ска-зав квар-тир-ной хо-зяй-ке: “Вот ва-ше-го Бо-га бро-саю, и Он ме-ня не на-ка-зы-ва-ет”. И вдруг с ним сде-ла-лось пло-хо, за-бо-лел, стал про-сить, чтобы его от-ве-ли к мо-щам Мит-ро-фа-на, что и вы-пол-ни-ли, и там он вы-здо-ро-вел”.
На-до от-ме-тить, что он был очень хо-ро-ший про-по-вед-ник, но про-по-ве-ди ка-са-лись ис-клю-чи-тель-но ре-ли-ги-оз-ных во-про-сов».
10 мар-та 1931 го-да со-труд-ни-ки ОГПУ до-про-си-ли ар-хи-манд-ри-та Сер-гия. Рас-ска-зав о сво-ей служ-бе в ка-че-стве пол-ко-во-го свя-щен-ни-ка, отец Сер-гий ска-зал: «С 1904-го по 1906 год был на те-ат-ре во-ен-ных дей-ствий в Мань-чжу-рии, на-гра-ды - ску-фья и ка-ми-лав-ка. За вой-ну мною по-лу-че-ны во-ен-ные на-гра-ды: Ан-на 3-й сте-пе-ни, Ан-на 2-й сте-пе-ни, Вла-ди-мир 4-й сте-пе-ни - и по окон-ча-нии рус-ско-япон-ской вой-ны мною по-лу-чен на-перс-ный крест на Ге-ор-ги-ев-ской лен-те.
С 1909-го по 1918 год слу-жил в Москве на-сто-я-те-лем церк-вей и ду-хов-ни-ком Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли ми-ло-сер-дия; с 1910 го-да по 1918 год на-сто-я-тель-ни-цей бы-ла Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на Ро-ма-но-ва, про-ект со-зда-ния этой оби-те-ли был мой... В 1905 го-ду был из-дан мой днев-ник о рус-ско-япон-ской кам-па-нии, в ка-ко-вом опи-са-ны дни пре-бы-ва-ния на фрон-те, а так-же вы-держ-ки из мо-их про-по-ве-дей. К ре-во-лю-ци-о-не-рам я от-но-сил-ся как к кра-моль-ни-кам, на-ру-шав-шим спо-кой-ствие в стране... В про-по-ве-дях я от-ме-чал, что их, кра-моль-ни-ков, на-до вы-да-вать в ру-ки пра-во-су-дия; убий-ство Сер-гея Алек-сан-дро-ви-ча Ка-ля-е-вым на ме-ня в то вре-мя про-из-ве-ло силь-ное впе-чат-ле-ние, я счи-тал, что он сде-лал пре-ступ-ный шаг про-тив Оте-че-ства. Со-бы-тия в Москве и дру-гих го-ро-дах в 1905 го-ду я счи-тал пре-ступ-ны-ми, как иду-щие про-тив ца-ря, Оте-че-ства и Церк-ви… О мо-ей де-я-тель-но-сти пол-но-стью опи-са-но в мо-ей кни-ге. Во-об-ще, до ре-во-лю-ции 1917 го-да я ве-ро-вал в мо-нар-хию как ор-ган управ-ле-ния, но по рас-ска-зам Ели-за-ве-ты Фе-до-ров-ны о жиз-ни дво-ра быв-ше-го цар-ство-вав-ше-го до-ма я был разо-ча-ро-ван в люд-ском со-ста-ве мо-нар-хи-че-ско-го ап-па-ра-та…
Про-жи-вая по-след-нее вре-мя во Вла-дычне, я аги-та-цию про-тив со-вет-ской вла-сти не вел; ино-гда в бе-се-дах с Хре-но-вым го-во-ри-ли, что тя-же-ло ста-ло жить, со-зда-ние кол-хо-зов тео-ре-ти-че-ски хо-ро-шо, но на-ро-ду труд-но осо-знать, как пой-дет это прак-ти-че-ски, но ес-ли удаст-ся - то это боль-шой сдвиг; в про-по-ве-дях я го-во-рил об урав-не-нии бед-ных и бо-га-тых на на-ча-лах хри-сти-ан-ской Церк-ви. Боль-ше мною ни-че-го не го-во-ри-лось. На-род ме-ня на до-му по-се-щал, но я ста-рал-ся из-ба-вить-ся от этих по-се-ще-ний, так как чув-ство-вал се-бя пло-хо, а так-же не хо-тел рас-про-стра-не-ния ка-ких-ли-бо слу-хов. Од-на жен-щи-на при-хо-ди-ла ко мне и спра-ши-ва-ла: “Ид-ти ли в кол-хоз?” Я ей ска-зал: “В кол-хоз ид-ти на-до”. Она ска-за-ла: “А го-во-рят, что в Бо-га ве-ро-вать нель-зя”. Я ей ска-зал: “Кто же вы-рвет из ду-ши ве-ро-ва-ние в Бо-га?”... Ви-нов-ным се-бя в предъ-яв-лен-ном мне об-ви-не-нии не при-знаю...»
На этом след-ствие бы-ло за-кон-че-но, и 23 мар-та со-став-ле-но об-ви-ни-тель-ное за-клю-че-ние: «Об-ви-ня-е-мый Среб-рян-ский, бу-дучи слу-жи-те-лем куль-та, с до-ре-во-лю-ци-он-но-го вре-ме-ни по 1930 год име-ет непре-рыв-ную цепь ак-тив-ной борь-бы про-тив ре-во-лю-ци-он-но-го дви-же-ния... - пи-сал сле-до-ва-тель. - Вы-пу-щен-ная кни-га “Днев-ник свя-щен-ни-ка 51-го дра-гун-ско-го Чер-ни-гов-ско-го Ее Им-пе-ра-тор-ско-го Вы-со-че-ства Ве-ли-кой Кня-ги-ни Ели-са-ве-ты Фе-до-ров-ны пол-ка Мит-ро-фа-на Ва-си-лье-ви-ча Среб-рян-ско-го...” яр-ко ри-су-ет жизнь и де-я-тель-ность об-ви-ня-е-мо-го как мо-нар-хи-ста и его борь-бу с ре-во-лю-ци-он-ным дви-же-ни-ем в 1905 го-ду. Ос-нов-ную мысль, вло-жен-ную в кни-гу, мож-но оха-рак-те-ри-зо-вать сло-ва-ми об-ви-ня-е-мо-го: “креп-кая ве-ра в свя-тые прин-ци-пы - ве-ра, царь и свя-тая ро-ди-на”.
Учи-ты-вая, что вол-на ре-во-лю-ци-он-но-го дви-же-ния за-хва-ты-ва-ет мас-сы, Среб-рян-ский при-зы-вал к бес-по-щад-ной борь-бе с ре-во-лю-ци-о-не-ра-ми: “Не бу-дем не толь-ко слу-шать-ся кра-моль-ни-ков, но, на-обо-рот, по-ста-ра-ем-ся об-ра-зу-мить их, об-ли-чить, при-влечь к по-слу-ша-нию Бо-гу и ца-рю, а ес-ли не по-же-ла-ют, то без укры-ва-тель-ства и по-слаб-ле-ния от-дать их в ру-ки пра-во-су-дия”.
Убий-ство кня-зя Сер-гея Алек-сан-дро-ви-ча ре-во-лю-ци-о-не-ром Ка-ля-е-вым вы-зва-ло бу-рю него-до-ва-ния со сто-ро-ны об-ви-ня-е-мо-го: “Гнус-ное убий-ство ве-ли-ко-го кня-зя Сер-гея Алек-сан-дро-ви-ча страш-но по-ра-зи-ло ме-ня. Зло-деи, вы кри-чи-те о сво-бо-де, а са-ми дей-ству-е-те на-си-ли-ем, - Цар-ство Небес-ное му-че-ни-ку за прав-ду”.
Ре-во-лю-ция в сто-ли-це вы-зва-ла так-же на-пад-ки со сто-ро-ны об-ви-ня-е-мо-го: “На-шлось так мно-го из-мен-ни-ков, фаль-ши-вых рус-ских, устра-и-ва-ю-щих стач-ки, тре-бу-ю-щих по-зор-но-го ми-ра...”
Ок-тябрь-ская ре-во-лю-ция в Среб-рян-ском не про-из-ве-ла сдви-гов - в 1922 го-ду он уси-лен-но под-дер-жи-ва-ет контр-ре-во-лю-ци-он-ное воз-зва-ние Пат-ри-ар-ха Ти-хо-на об укры-тии цер-ков-ных цен-но-стей, за что был при-суж-ден Кол-ле-ги-ей ОГПУ к вы-сыл-ке. Эта ме-ра воз-дей-ствия так-же не про-из-ве-ла пе-ре-во-ро-та - при-е-хав в рай-он сплош-ной кол-лек-ти-ви-за-ции, Среб-рян-ский в це-лях под-ня-тия ав-то-ри-те-та стал вы-да-вать се-бя за “свя-то-го че-ло-ве-ка”...
Об-ви-ня-ет-ся в том, что, яв-ля-ясь сто-рон-ни-ком мо-нар-хи-че-ско-го по-ряд-ка управ-ле-ния, си-сте-ма-ти-че-ски вел ан-ти-со-вет-скую аги-та-цию с це-лью сры-ва про-во-ди-мых ме-ро-при-я-тий со-вет-ской вла-сти в де-ревне, ис-поль-зуя ре-ли-ги-оз-ные пред-рас-суд-ки масс...»
7 ап-ре-ля 1931 го-да трой-ка ОГПУ при-го-во-ри-ла от-ца Сер-гия к пя-ти го-дам ссыл-ки в Се-вер-ный край. Свя-щен-ни-ку бы-ло то-гда шесть-де-сят лет, и по-сле несколь-ких тю-рем-ных за-клю-че-ний, ссыл-ки, эта-пов здо-ро-вье его бы-ло силь-но по-до-рва-но, он ис-пы-ты-вал по-сто-ян-ное недо-мо-га-ние. А вре-мя бы-ло са-мое тя-же-лое для ссыль-ных. Про-шла кол-лек-ти-ви-за-ция. Кре-стьян-ские хо-зяй-ства бы-ли ра-зо-ре-ны. Хлеб про-да-вал-ся толь-ко по кар-точ-кам и в са-мом огра-ни-чен-ном ко-ли-че-стве, а по-сыл-ки до-хо-ди-ли лишь в пе-ри-од су-до-ход-ства, ко-то-рое пре-кра-ща-лось на всю зи-му и на вре-мя, по-ка сплав-лял-ся лес.
Ар-хи-манд-ри-та Сер-гия по-се-ли-ли в од-ной из де-ре-вень на ре-ке Пи-не-ге. Здесь жи-ло то-гда мно-го со-слан-но-го ду-хо-вен-ства. Сю-да к нему при-е-ха-ли мо-на-хи-ня Ели-за-ве-та и Ма-рия Пет-ров-на За-мо-ри-на, знав-шая от-ца Сер-гия еще в пе-ри-од его слу-же-ния в Ор-ле; впо-след-ствии она при-ня-ла мо-на-ше-ство с име-нем Ми-ли-ца. Ссыль-ные свя-щен-ни-ки ра-бо-та-ли на ле-со-раз-ра-бот-ках и спла-ве ле-са. Ар-хи-манд-рит Сер-гий ра-бо-тал на ле-дян-ке - вел по ле-дя-ной ко-лее ло-шадь, та-щив-шую брев-на. Эта ра-бо-та хо-тя и бы-ла лег-че пил-ки и руб-ки в ле-су, но тре-бо-ва-ла боль-шой лов-ко-сти и спо-ро-сти. Отец Сер-гий, мо-на-хи-ня Ели-за-ве-та и Ма-рия Пет-ров-на жи-ли в до-ми-ке как ма-лень-кая мо-на-стыр-ская об-щи-на. Отец Сер-гий, бла-го-да-ря сво-ей по-движ-ни-че-ской жиз-ни, по-сто-ян-ной мо-лит-вен-ной на-стро-ен-но-сти, ду-хов-ным со-ве-там и уме-нию уте-шать страж-ду-щих в тя-же-лых для них об-сто-я-тель-ствах, вско-ре стал из-ве-стен как глу-бо-ко ду-хов-ный ста-рец, ко-то-ро-му мно-гие ста-ли по-ве-рять свои бе-ды, в мо-лит-вен-ное пред-ста-тель-ство ко-то-ро-го ве-ри-ли.
Ве-ли-че-ствен-ная и су-ро-вая при-ро-да Се-ве-ра про-из-ве-ла боль-шое впе-чат-ле-ние на ис-по-вед-ни-ка. «Огром-ные ели, за-ку-тан-ные снеж-ны-ми оде-я-ла-ми и за-сы-пан-ные гу-стым ине-ем, сто-ят как за-ча-ро-ван-ные, - вспо-ми-нал он, - та-кая кра-со-та - глаз не ото-рвешь, и кру-гом необык-но-вен-ная ти-ши-на... чув-ству-ет-ся при-сут-ствие Гос-по-да Твор-ца, и хо-чет-ся без кон-ца мо-лить-ся Ему и бла-го-да-рить Его за все да-ры, за все, что Он нам по-сы-ла-ет в жиз-ни, мо-лить-ся без кон-ца...»
Несмот-ря на бо-лез-ни и пре-клон-ный воз-раст, ста-рец с по-мо-щью Бо-жи-ей вы-пол-нял нор-му, от-ме-рен-ную ему на-чаль-ством. Ко-гда при-хо-ди-лось кор-че-вать пни, он де-лал это один и в ко-рот-кое вре-мя. Ино-гда он да-же спе-ци-аль-но за-ме-чал по ча-сам, за ка-кое вре-мя ему удаст-ся вы-кор-че-вать пень, над ка-ким, бы-ва-ло, тру-ди-лись несколь-ко че-ло-век ссыль-ных.
С мест-ным на-чаль-ством у от-ца Сер-гия сло-жи-лись вполне бла-го-при-ят-ные от-но-ше-ния, все лю-би-ли по-движ-ни-ка и неуто-ми-мо-го тру-же-ни-ка, со сми-ре-ни-ем вос-при-ни-мав-ше-го свою участь ссыль-но-го. Де-ре-вен-ским де-тям он вы-ре-зал и скле-ил, а за-тем и рас-кра-сил ма-кет па-ро-во-за с пас-са-жир-ски-ми и то-вар-ны-ми ва-го-на-ми, ко-то-рых они не ви-де-ли ни ра-зу в жиз-ни по даль-но-сти тех мест от же-лез-ных до-рог.
В 1933 го-ду отец Сер-гий был осво-бож-ден и вер-нул-ся в Моск-ву, где про-был все-го один день - про-стил-ся с за-кры-той и ра-зо-рен-ной оби-те-лью и от-пра-вил-ся с мо-на-хи-ней Ели-за-ве-той и Ма-ри-ей Пет-ров-ной во Вла-дыч-ню.
На этот раз они по-се-ли-лись в до-ме, куп-лен-ном ду-хов-ны-ми детьми от-ца Сер-гия. Это бы-ла неболь-шая из-ба с рус-ской пе-чью, кир-пич-ной ле-жан-кой и про-стор-ным дво-ром. Здесь про-шли по-след-ние го-ды жиз-ни стар-ца. По-кров-ский храм во Вла-дычне был за-крыт, и отец Сер-гий хо-дил мо-лить-ся в со-сед-нее се-ло в Ильин-ский храм. Впо-след-ствии вла-сти ста-ли вы-ка-зы-вать неудо-воль-ствие по по-во-ду его по-яв-ле-ния в хра-ме, и он был вы-нуж-ден мо-лить-ся до-ма. По-след-ний пе-ри-од жиз-ни от-ца Сер-гия стал вре-ме-нем стар-че-ско-го окорм-ле-ния ду-хов-ных де-тей и об-ра-щав-ших-ся к нему страж-ду-щих пра-во-слав-ных лю-дей, что бы-ло осо-бен-но на-сущ-но в то вре-мя, ко-гда боль-шин-ство хра-мов бы-ло за-кры-то, а свя-щен-ни-ки аре-сто-ва-ны.
Во вре-мя Ве-ли-кой Оте-че-ствен-ной вой-ны, ко-гда нем-цы за-хва-ти-ли Тверь, во Вла-дычне рас-по-ло-жи-лась рус-ская во-ин-ская часть и пред-по-ла-га-лось, что здесь бу-дет тя-же-лый бой с нем-ца-ми. Офи-це-ры пред-ла-га-ли жи-те-лям отой-ти даль-ше от пе-ре-до-вых по-зи-ций, кое-кто ушел, а отец Сер-гий и мо-на-хи-ни Ели-за-ве-та и Ми-ли-ца оста-лись. По-чти каж-дый день над рас-по-ло-же-ни-ем во-ин-ской ча-сти ле-та-ли немец-кие са-мо-ле-ты, но ни ра-зу ни од-на бом-ба не упа-ла ни на храм, ни на се-ло. Это от-ме-ти-ли и во-ен-ные, у ко-то-рых воз-ник-ло ощу-ще-ние, что се-ло на-хо-дит-ся под чьей-то су-гу-бой мо-лит-вен-ной за-щи-той. Од-на-жды отец Сер-гий по-шел на дру-гой ко-нец се-ла со Свя-ты-ми Да-ра-ми при-ча-стить тя-же-ло-боль-но-го. Ид-ти нуж-но бы-ло ми-мо ча-со-вых. Один из них оста-но-вил его и, по-ра-жен-ный ви-дом убе-лен-но-го се-ди-на-ми стар-ца, бес-страш-но шед-ше-го через се-ло, непро-из-воль-но вы-ска-зал ту мысль, ко-то-рая вла-де-ла ума-ми мно-гих: «Ста-рик, тут кто-то мо-лит-ся».
Неожи-дан-но во-ин-ская часть бы-ла сня-та с этой по-зи-ции, так как бои раз-вер-ну-лись на дру-гом на-прав-ле-нии, непо-да-ле-ку от се-ла Мед-но-го. Мест-ные жи-те-ли, оче-вид-цы со-бы-тий, при-пи-сы-ва-ют чу-дес-ное из-бав-ле-ние се-ла от смер-тель-ной опас-но-сти мо-лит-вам ар-хи-манд-ри-та Сер-гия.
За ис-по-вед-ни-че-ский по-двиг, за пра-вед-ную жизнь и глу-бо-кое сми-ре-ние Гос-подь на-де-лил от-ца Сер-гия да-ра-ми про-зор-ли-во-сти и ис-це-ле-ния. Со сми-ре-ни-ем отец Сер-гий рас-ска-зы-вал как-то На-та-лье Со-ко-ло-вой, что лю-ди счи-та-ют его про-зор-ли-вым, а «это дей-ству-ет бла-го-дать свя-щен-ства, - го-во-рил он. - Вот при-шел ко мне этим ле-том мо-ло-день-кий пас-ту-шок. Пла-чет, уби-ва-ет-ся. Три ко-ро-вы у него из ста-да про-па-ли.
- Ме-ня, - го-во-рит, - за-су-дят, а у ме-ня се-мья на ру-ках.
- А ты где ис-кал их? - спра-ши-ваю.
- Да двое су-ток и я, и род-ные, и то-ва-ри-щи всю мест-ность кру-гом обо-шли - нет трех ко-ров! По-гиб я те-перь!
Мы по-шли с ним к раз-ва-ли-нам раз-ру-шен-ной церк-ви, ко-то-рые мет-рах в двух-стах от из-буш-ки мо-ей. Там гор-ка раз-би-тых кир-пи-чей на ме-сте пре-сто-ла. А пе-ред Бо-гом ведь все рав-но это ме-сто свя-тое - там, где ал-тарь был. Там та-ин-ство свер-ша-лось, там бла-го-дать схо-ди-ла. Вот мы с пас-ту-хом по-мо-ли-лись там Спа-си-те-лю, по-про-си-ли Его по-мочь нам най-ти ко-ро-ву-шек. Я ска-зал пас-ту-ху:
- Иди те-перь с ве-рой на та-кой-то холм, са-дись и иг-рай в свою сви-рель, они на звук к те-бе са-ми при-дут.
- Ох, ба-тюш-ка, да мы там с бра-тья-ми все ку-сти-ки уж об-ла-зи-ли!
Ну, и на са-мом де-ле. Си-дел пас-тух и иг-рал на сво-ей ду-доч-ке, а к нему в те-че-ние по-лу-ча-са все три ко-ро-вы при-шли. “Смот-рю, - го-во-рит, - ры-жая из ку-стов вы-хо-дит, за ней вско-ре и бе-лян-ка... Немно-го по-го-дя и тре-тья по-ка-за-лась! Как из зем-ли вы-рос-ли!”»
В де-ревне Губ-ка Твер-ской об-ла-сти, как сви-де-тель-ству-ет уро-жен-ка этих мест Та-ма-ра Ива-нов-на Круг, у од-ной де-вуш-ки за-бо-ле-ла но-га, и бо-лезнь при-ня-ла на-столь-ко тя-же-лый ха-рак-тер, что вра-чи по-со-ве-то-ва-ли ей ехать в Тверь в об-ласт-ную боль-ни-цу и де-лать опе-ра-цию. Преж-де чем ехать в боль-ни-цу, де-вуш-ка с ма-те-рью при-шли к от-цу Сер-гию. Он по-мо-лил-ся об ис-це-ле-нии боль-ной и ска-зал:
- В боль-ни-цу по-ез-жай-те, но вы вско-ре вер-не-тесь.
Пе-ред вы-ез-дом в Тверь они со-об-щи-ли близ-ким, что бо-лезнь при-ня-ла та-кой ха-рак-тер, что тре-бу-ет-ся встре-тить боль-ную на вок-за-ле, а ина-че она не дой-дет. Дочь с ма-те-рью се-ли в по-езд в Ли-хо-слав-ле и от-пра-ви-лись в Тверь. И в по-ез-де про-изо-шло пол-ное ис-це-ле-ние боль-ной, так что, ко-гда они при-е-ха-ли в Тверь, де-вуш-ка вы-шла на пер-рон со-вер-шен-но здо-ро-вой.
В по-след-ние го-ды жиз-ни ар-хи-манд-ри-та Сер-гия, на-чи-ная с 1945 го-да, его ду-хов-ни-ком стал про-то-и-е-рей Квин-ти-ли-ан Вер-шин-ский, слу-жив-ший в Тве-ри и ча-сто при-ез-жав-ший к стар-цу. Отец Квин-ти-ли-ан сам несколь-ко лет про-был в за-клю-че-нии и хо-ро-шо знал, что это та-кое - нести тя-го-ты и го-речь го-не-ний.
Впо-след-ствии он вспо-ми-нал об от-це Сер-гии: «Вся-кий раз, ко-гда я бе-се-до-вал с ним, слу-шал его про-ник-но-вен-ное сло-во, пе-ре-до мной из глу-би-ны ве-ков вста-вал об-раз по-движ-ни-ка-пу-стын-но-жи-те-ля... Он весь был объ-ят бо-же-ствен-ным же-ла-ни-ем... Это чув-ство-ва-лось во всем, осо-бен-но - ко-гда он го-во-рил. Го-во-рил он о мо-лит-ве, о трез-ве-нии - из-люб-лен-ные его те-мы. Го-во-рил он про-сто, на-зи-да-тель-но и убе-ди-тель-но. Ко-гда он под-хо-дил к сущ-но-сти те-мы, ко-гда мысль его как бы ка-са-лась пре-дель-ных вы-сот хри-сти-ан-ско-го ду-ха, он при-хо-дил в ка-кое-то вос-тор-жен-но-со-зер-ца-тель-ное со-сто-я-ние и, ви-ди-мо под вли-я-ни-ем охва-тив-ше-го его вол-не-ния, по-мыс-лы его об-ле-ка-лись в фор-му глу-бо-ко-ду-шев-но-го ли-ри-че-ско-го из-ли-я-ния.
“Зво-нят ко все-нощ-ной, - го-во-рил он, - к мо-лит-ве сла-дост-ной, вхо-жу в храм... По-лу-мрак, мер-ца-ют лам-па-ды, чув-ству-ет-ся за-пах ла-да-на, ве-я-ние че-го-то незем-но-го, веч-но-го, чи-сто-го и сла-дост-но-го, все за-мер-ло... Чув-ству-ет-ся при-сут-ствие ве-ли-кой твор-че-ской си-лы, все-мо-гу-щей, пре-муд-рой, бла-гой, ко-то-рая вот-вот сей-час вспыхнет и начнет тво-рить... Тре-пет-но жду... Ко-гда же окон-чит-ся это та-ин-ствен-ное без-мол-вие и раз-даст-ся мо-гу-чий Бо-жий го-лос: “Да бу-дет все-лен-ная и жизнь в ней!” Вдруг слы-шу: “Во-ста-ни-те! Гос-по-ди, бла-го-сло-ви!” - “Сла-ва Свя-тей...” Непо-сред-ствен-но за сим по-ет-ся пса-лом “Бла-го-сло-ви, ду-ше моя, Гос-по-да”, ко-то-рым псал-мо-пе-вец Да-вид изо-бра-жа-ет тво-ре-ние ми-ра... Что ска-жу я, ни-чтож-ный, о чув-ствах, на-пол-няв-ших мою ду-шу в это вре-мя? Не сты-жусь со-знать-ся, что по-чти все-гда я в это вре-мя пла-кал сле-за-ми уми-ле-ния, вос-тор-га ду-хов-но-го от вос-по-ми-на-ния и пе-ре-жи-ва-ния див-ной, твор-че-ской, жи-во-тво-ря-щей де-я-тель-но-сти Свя-той Тро-и-цы, так чуд-но изо-бра-жав-шей-ся этим об-ря-дом - об-хож-де-ни-ем хра-ма с каж-де-ни-ем. Так яс-но со-зна-ва-ла ду-ша моя необ-хо-ди-мость этой де-я-тель-но-сти Бо-жи-ей для лю-дей, и я мо-лил-ся, ка-ял-ся в гре-хах, бла-го-да-рил Гос-по-да за все, за все в жиз-ни ми-ра, лич-но мо-ей, про-сил, умо-лял не остав-лять нас оди-но-ки-ми... Мне бы-ло ра-дост-но невы-ра-зи-мо на ду-ше, ко-гда я ви-дел, ощу-щал, пе-ре-жи-вал это еди-не-ние Бо-га и че-ло-ве-ка, Бо-га и все-го ми-ра с его жи-вот-ны-ми, пти-ца-ми, ры-ба-ми, рас-те-ни-я-ми, цве-та-ми. Мне ка-за-лось, что я из-ли-юсь сле-за-ми ра-до-сти и вос-тор-га...”
Пе-ред мыс-лен-ны-ми со-зер-ца-тель-ны-ми взо-ра-ми стар-ца рас-кры-ва-ет-ся та-ин-ствен-ный ду-хов-ный мир с неис-чер-па-е-мы-ми кра-со-та-ми и уми-ле-ни-ем... Он в ми-ру вел жизнь пу-стын-ни-ка. Несо-мнен-но, эта спо-соб-ность со-зер-ца-ния сто-я-ла в свя-зи с его ду-шев-ной чи-сто-той. Его ан-гель-ская чи-сто-та и бес-стра-стие, ко-то-ры-ми бы-ла про-ник-ну-та по-след-няя, пред-смерт-ная ис-по-ведь, ко-то-рую я при-ни-мал от него, при-ве-ли ме-ня в ка-кой-то свя-щен-ный ужас. Я по-сле это-го по-нял ду-шев-ное со-сто-я-ние Пет-ра, ко-гда он вос-клик-нул: “Гос-по-ди, отой-ди от ме-ня, ибо я че-ло-век греш-ный”. В нем ме-ня все удив-ля-ло, все бы-ло необык-но-вен-но. Удив-ля-ло его незло-бие. Как-то раз он за-ме-тил мне: “Пло-хих лю-дей нет, есть лю-ди, за ко-то-рых осо-бен-но нуж-но мо-лить-ся”. В бе-се-дах его не бы-ло да-же и те-ни непри-яз-ни к лю-дям, хо-тя он и мно-го стра-дал от них. Не ме-нее по-ра-зи-тель-но бы-ло и сми-ре-ние его. Как-то раз он ска-зал мне: “Вы счаст-ли-вы, очень счаст-ли-вы, ибо сто-и-те у Пре-сто-ла Бо-жия, а я вот за свои гре-хи и недо-сто-ин-ство ли-шен этой ми-ло-сти Бо-жи-ей”. С людь-ми он был необык-но-вен-но кро-ток и лас-ков. В ду-ше со-бе-сед-ни-ка он быст-ро на-хо-дил боль-ное ме-сто и вра-че-вал. Несо-мнен-но, он имел дар уте-шать лю-дей. Это я ис-пы-тал на се-бе. Как-то раз я при-шел к нему с тя-же-лым чув-ством на ду-ше; лишь толь-ко пе-ре-сту-пил по-рог его убо-гой хи-жи-ны, он с тру-дом вста-ет со сво-е-го сту-ла, - но-ги его уже пло-хо дер-жа-ли, - сло-жив-ши кре-сто-об-раз-но ру-ки на гру-ди, устре-мив свой взор квер-ху, вме-сто обыч-но-го при-вет-ствия он го-во-рит мне: “Я стра-даю и мо-люсь за вас”; по-мол-чав немно-го, про-дол-жил: “Ес-ли бы вы толь-ко зна-ли, ка-кой вы счаст-ли-вый, ка-кая ми-лость Бо-жия по-чи-ва-ет над ва-ми”. На этом речь его обо-рва-лась. Я не по-смел ис-ку-шать его во-про-са-ми. Ко-гда я ухо-дил от него, мне ка-за-лось, что я всю тя-жесть ду-ши сво-ей оста-вил у его ног.
По-шел я от него ра-дост-ный, - хо-тя скор-би ме-ня дол-го не по-ки-да-ли, од-на-ко я пе-ре-но-сил их уже с уди-ви-тель-ным бла-го-ду-ши-ем. Несо-мнен-но, он имел дар по-сто-ян-ной мо-лит-вы. “Бы-ва-ло, при-дешь к нему, - го-во-ри-ла мне мест-ная обы-ва-тель-ни-ца, - а он, сер-деш-ный, сто-ит в пе-ред-нем уг-лу на ко-ле-ноч-ках, под-няв-ши ру-ки квер-ху, как мерт-вый; по-сто-ишь, бы-ва-ло, так и пой-дешь...”
На-сту-пи-ло прис-но-па-мят-ное ве-сен-нее утро, - вспо-ми-нал отец Квин-ти-ли-ан. - На во-сто-ке за-го-ра-лась за-ря, пред-ве-щав-шая вос-ход ве-сен-не-го солн-ца. Еще бы-ло тем-но, но око-ло хи-жи-ны, где жил ста-рец, тол-пи-лись лю-ди: несмот-ря на ве-сен-нюю рас-пу-ти-цу, они со-бра-лись сю-да, чтобы от-дать по-след-ний долг по-чив-ше-му стар-цу. Ко-гда я во-шел в са-мое по-ме-ще-ние, оно бы-ло за-би-то на-ро-дом, ко-то-рый всю ночь про-вел у гро-ба стар-ца. На-чал-ся от-пев. Это бы-ло сплош-ное ры-да-ние. Пла-ка-ли не толь-ко жен-щи-ны, но и муж-чи-ны...
С боль-шим тру-дом вы-нес-ли гроб через ма-лые узень-кие сен-цы на ули-цу. Гроб хо-те-ли по-ста-вить на дров-ни, нести на се-бе его на клад-би-ще бы-ло невоз-мож-но, ибо до-ро-га на клад-би-ще пред-став-ля-ла ме-ста-ми топ-кую грязь, ме-ста-ми бы-ла по-кры-та сплош-ной во-дой. Тем не ме-нее из тол-пы неожи-дан-но вы-де-ля-ют-ся лю-ди, под-ни-ма-ют гроб на пле-чи... по-тя-ну-лись сот-ни рук, чтобы хо-тя кос-нуть-ся края гро-ба, и пе-чаль-ная про-цес-сия с неумол-ка-е-мым пе-ни-ем “Свя-тый Бо-же” дви-ну-лась к ме-сту по-след-не-го упо-ко-е-ния. Ко-гда при-шли на клад-би-ще, гроб по-ста-ви-ли на зем-лю, тол-па хлы-ну-ла к гро-бу. Спе-ши-ли про-стить-ся. Про-щав-ши-е-ся це-ло-ва-ли ру-ки стар-цу, при этом неко-то-рые как бы за-ми-ра-ли, мно-гие вы-ни-ма-ли из кар-ма-на бе-лые плат-ки, по-ло-тен-ца, ма-лень-кие икон-ки, при-кла-ды-ва-ли к те-лу усоп-ше-го и сно-ва уби-ра-ли в кар-ман.
Ко-гда гроб опус-ка-ли на дно мо-ги-лы, мы пе-ли “Све-те Ти-хий”. Пес-ча-ный грунт зем-ли, от-та-яв-шие края мо-ги-лы гро-зи-ли об-ва-лом. Несмот-ря на пре-ду-пре-жде-ние, тол-па рва-ну-лась к мо-ги-ле, и гор-сти пес-ку по-сы-па-лись на гроб по-чив-ше-го. Ско-ро по-слы-ша-лись глу-хие уда-ры мерз-лой зем-ли о крыш-ку гро-ба.
Мы про-дол-жа-ли петь, но не мы од-ни. “Смот-ри-те! смот-ри-те!” - по-слы-шал-ся го-лос. - Это кри-чал че-ло-век с под-ня-той ру-кою квер-ху. Дей-стви-тель-но, на-шим взо-рам пред-ста-ви-лась уми-ли-тель-ная кар-ти-на. Спу-стив-ший-ся с небес-ной ла-зу-ри необы-чай-но низ-ко, над са-мой мо-ги-лой де-лал кру-ги жа-во-ро-нок и пел свою звон-кую пес-ню, - да, мы пе-ли не од-ни, нам как бы вто-ри-ло тво-ре-ние Бо-жие, хва-ля Бо-га, див-но-го в Сво-их из-бран-ни-ках.
Ско-ро на ме-сте упо-ко-е-ния стар-ца вы-рос над-мо-гиль-ный хол-мик. Во-дру-зи-ли боль-шой бе-лый крест с неуга-си-мой лам-па-дой и над-пи-сью: “Здесь по-ко-ит-ся те-ло свя-щен-но-ар-хи-манд-ри-та Сер-гия - про-то-и-е-рея Мит-ро-фа-на. Скон-чал-ся 23 мар-та* 1948 го-да. “По-дви-гом доб-рым под-ви-зах-ся, те-че-ние жиз-ни скон-чав”».
Еще при жиз-ни ба-тюш-ка го-во-рил сво-им ду-хов-ным де-тям: «Не плачь-те обо мне, ко-гда я умру. Вы при-де-те на мою мо-гил-ку и ска-же-те, что нуж-но, и я, ес-ли бу-ду иметь дерз-но-ве-ние у Гос-по-да, по-мо-гу вам».
По-сле кон-чи-ны ар-хи-манд-ри-та Сер-гия по-чи-та-ние его как по-движ-ни-ка и мо-лит-вен-ни-ка не толь-ко не умень-ши-лось, но со вре-ме-нем еще бо-лее воз-рос-ло. Мно-гие ве-ру-ю-щие при-хо-ди-ли на мо-ги-лу от-ца Сер-гия по-мо-лить-ся, по-лу-чить ду-хов-ное уте-ше-ние и за-ступ-ни-че-ство. Мо-щи пре-по-доб-но-ис-по-вед-ни-ка Сер-гия бы-ли об-ре-те-ны 11 де-каб-ря 2000 го-да и ныне на-хо-дят-ся в Вос-кре-сен-ском ка-фед-раль-ном со-бо-ре го-ро-да Тве-ри.
Ис-поль-зо-ван ма-те-ри-ал кни-ги: «Жи-тия но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков Рос-сий-ских ХХ ве-ка. Со-став-лен-ные игу-ме-ном Да-мас-ки-ным (Ор-лов-ским). Март». Тверь. 2006. С. 227-251
До́блий во́инов Росси́йских па́стырю,/ благоче́стия и ве́ры кре́пкий адама́нте,/ преподобному́ченицы Елисаве́ты бо́дренный сподви́жниче,/ му́дрый наста́вниче сесте́р оби́тели Милосе́рдия,/ незло́биво у́зы претерпе́вый за Христа́/ и ве́лиих даро́в Свята́го Ду́ха сподо́бльшийся,/ испове́дниче и равноа́нгельне подви́жниче Се́ргие,/ моли́ Христа́, Ему́же до́бре послужи́л еси́// смире́ние спаси́тельное на́м дарова́ти.
Перевод: Доблестный российских воинов, крепкий алмаз благочестия и веры, преподобномученицы Елизаветы бодрый сподвижник (помощник), мудрый наставник сестер обители Милосердия, с кротостью заключение в тюремные узы претерпевший за Христа и сподобившийся великих даров Святого Духа, и подобный ангелам Сергий, моли Христа, Которому ты хорошо послужил, даровать нам спасительное .
Изде́тска мона́шескую жи́знь возжела́л еси́, преподо́бне о́тче Се́ргие, в не́йже любо́вь Христо́ву стяжа́в, па́стырь до́брый мно́гим лю́дем бы́л еси́, последи́ же и изгна́ние претерпе́в, венце́м испове́дничества украси́лся еси́. И ны́не, предстоя́ престо́лу Святы́я Тро́ицы, непреста́нно моли́ просвети́ти и спасти́ ду́ши на́ша.
Перевод: С детства монашеской жизни пожелал ты, преподобный отче Сергий, в ней же любовь Христову стяжав, пастырем добрым ты был для многих людей, потом же и гонения претерпев, венцом исповедничества украсился ты. И сейчас, предстоя Святой Троицы, непрестанно моли о просвещении и спасении душ наших.
Чистото́ю душе́вною боже́ственне вооружи́вся, и непреста́нныя моли́твы, я́ко копие́ вручи́в кре́пко, пробо́л еси́ бесо́вская ополче́ния, Се́ргие о́тче на́ш, моли́ непреста́нно о все́х на́с.
Перевод: Чистотой душевной с Божией помощью вооружившись, и непрестанные молитвы, как копье, взяв крепко, низложил ты бесовские ополчения, Сергий, отче наш, моли непрестанно о всех нас.
О, свяще́нное главо́, преблаже́нне о́тче Се́ргие, па́стырю святы́й, моли́твенниче неусы́пный, серафи́мскою любо́вию ко Го́споду горя́щий; ты́ бо я́ко еди́н от дре́влих яви́лся еси́, вы́ну Христу́ предстоя́й; не отри́ни на́с, немощны́х, не дерза́ющих возвести́ очеса́ на не́бо; услы́ши, о́тче свяще́ннейший, неотсту́пная проше́ния на́ша и вознеси́ я́ от на́с, до́лу пони́кших, ко Престо́лу Пресвяты́я Тро́ицы, да сохрани́т милосе́рдый Госпо́дь Це́рковь Свою́ святу́ю от раско́лов и ересе́й, да изба́вит Держа́ву на́шу Росси́йскую от вра́г ви́димых и неви́димых, и пода́ст все́м, ра́це честны́х твои́х моще́й предстоя́щим и моля́щимся тебе́, по коего́ждо потре́бе: па́стырем благоче́стие и апо́стольскую ре́вность, и́ноком покая́ние и в моли́тве пребыва́ние, во́ином му́жество и любы́ ко Оте́честву, боля́щим благодаре́ние и ско́рое вспоможе́ние, и все́м на́м непоро́чное во стра́се Бо́жием жи́тельство; да и мы́ недосто́йнии, сподо́бимся предста́тельством твои́м Ду́ха Свята́го испо́лнитися, по отше́ствии свое́м лю́тых мыта́рств изба́витися и блаже́нный о́ный гла́с Влады́ки Христа́ услы́шати: «прииди́те, благослове́ннии Отца́ Моего́, насле́дуйте угото́ванное ва́м Ца́рствие от сложе́ния ми́ра». Ами́нь.
Избраннаго Божиим велением на крест пастырскаго служения, молитвенника изряднаго и утешителя теплаго, праведных Марфы и Марии усерднаго почитателя, Радонежскому чудотворцу соименника и исповедника, преподобнаго отца нашего Сергия почтим, яко имеяй дерзновение ко Господу от всяких нас бед свобождати и на путь покаяния направляти, в песнех немолчно вопиющих:
Ангельским горением восхотевый, преподобне, от юности ближнему послужили, аще и недостойна себе во глубоцем смирении пастырства духовнаго зря, обаче имеяй теплаго заступника, святителя Митрофана Воронежскаго, яковый в видении сна тебе благословляше, обрел еси благодать предстояти Престолу Господню. Мы же, таковое промышление Божие о тебе видяще, сице рцем:
Радуйся, от пелен сосудом избранным Святаго Духа быти предусмотренный;
Радуйся, от младенства на службу Царю Славы призванный.
Радуйся, издетска пост возлюбивый;
Радуйся, сыне утешения и чадо послушания.
Радуйся, яко измлада страждущим поработати возжелал еси;
Радуйся, яко в чуждей стране в Православии укрепился еси.
Радуйся, о покое своем нерадивый;
Радуйся, всего себе в руце Божий предавый.
Радуйся, вразумление у небеснаго твоего покровителя просивый;
Радуйся, яко у святых его мощей благодать священства получивый.
Радуйся, служителю Святая Святых изрядный;
радуйся, Царицы Небесной почитателю присный.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Видя себе благодатию священства одеянным, прославил еси Творца всяческих в деяниих своих, не скры бо в земли данный ти от Бога талант, егоже имя есть любы, но приумножил еси его стократ. Темже и по смерти не оскудеваеши изливати токи милосердых чудес твоих и скорое вспоможение подаваеши вопиющим ти:
Аллилуия.
Разум недоразумеваемый разумети ища, досточудне, потщался еси свыше вразумление получити, како страшно есть Таинственное Брашно сие и кольми страшно Твое, Господи, Распятие. Сице помысливше, воспоим таковая:
Радуйся, яко со страхом и трепетом выну Святой Трапезе предстоял еси;
Радуйся, яко со тщанием велиим ко Святым Тайнам приступал еси.
Радуйся, ангелов собеседниче и преподобных радование;
Радуйся, чистоты душевныя и телесныя хранителю.
Радуйся, честный образе пастыря кроткаго;
Радуйся, душу свою полагавый за словесныя овцы.
Радуйся, яко в молитве за паству свою неоскудеваяй;
Радуйся, и нас, малодушных, укрепляй.
Радуйся, преисполненный всякия благостыни;
Радуйся, московския и тверския земли сугубый молитвенниче.
Радуйся, яко свято и непорочно зде пребывал еси;
Радуйся, яко чада своя выну горняя помышляти наставлял еси.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Промыслом Божиим во граде Орле просиявый, идеже паству свою молитвами, яко орел птенцы своя крилами покрывал еси, выну очима ума своего Крест Христов созерцая, скорбных и печальных утешал еси, да просветится свет твой пред человеки, внегда звати ти: Аллилуйя.
Имеяй любы нелицемерную, предал еси всего себе Создателю вышних и нижних Искупителю и был еси помощник страждущим в недузех, утешитель скорбящих, путеводитель заблудших в море житейских попечений, алчущих истины питатель, младенствующих в добродетели наставник, вопиющих таковая:
Радуйся, сеятелю слова Христова усердный;
Радуйся, молитвенниче о пасомых прилежный.
Радуйся, яко храмоздателя подвиг подъял еси;
Радуйся, яко хранилище писаний богодухновенных собрал еси.
Радуйся, наставлением в законе Господнем отроки вразумивый;
Радуйся, безсребренниче, вся земная стяжания презревый.
Радуйся, плод духовный собравый;
Радуйся, любы, радость, мир, долготерпение стяжавый.
Радуйся, яко воин Господень был еси;
Радуйся, яко плоть свою со страстьми и похотьми распял еси.
Радуйся, воздержание выну имевый;
Радуйся, в Дусе ходящий и наша тяготы носящий.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Бурная стремления мира сего оставил еси, отче преславне, и востекл еси облобызати честныя мощи Саровскаго чудотворца, блаженнаго Серафима. Тойже связа двоицу честную, Великоименитую Княгиню Елисавету и пастыря кроткаго Митрофана, благослови я на соработничество и бе тем присный помощник. Мы же, радующеся сему, воспеваем выну:
Аллилуйя.
Слыша словеса Божия и держа я в сердце своем, яко пастырь добрый и стадо его едины суть, потщался еси тещи с воины супротив безбожныя агаряны, мы же таковой твоей любве дивящеся, воспеваем сице:
Радуйся, паству свою во бранех не оставивый;
Радуйся, с нею все тяготы воинскаго жития разделивый.
Радуйся, хлад и зной смиренно претерпевый;
Радуйся, яко от Святыя Трапезы воины утешал еси.
Радуйся, яко оных не устрашитися часа смертнаго призывал еси;
Радуйся, яко тех в небесная селения достойно провождал еси.
Радуйся, яко о воинах твоих попечение имела Княгиня милосердная;
Радуйся, о сей праведнице молитвенниче непрестанный.
Радуйся, предстательством своим ближних охраняеши;
Радуйся, погибающих во гресех исправляеши.
Радуйся, душ отчаявшихся с Богом примирение;
Радуйся, кающимся грешником по Бозе радование.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Зря, блаженне отче, яко сила Божия в немощи совершается, егда скорбящая вдовица Княгиня Елисавета безбожнаго врага простила есть и абие удалилася мира сего, паче всякия его доброты возлюбивши Богу и ближнему служити, возгласил еси в сердце твоем:
Аллилуйя.
Видящи Великая Мати Елисавета, како чудно житие твое и доброхвально, потщалася есть во главизну канона обители своея словеса твоя положити. Тогда воззва тя от предел Орловских, возглашаше сице:
Радуйся, яко коегождо быти обителию Святаго Духа призываеши;
Радуйся, яко непрестанной молитве и трезвению научаеши.
Радуйся, словеса жизни вечныя выну глаголавый;
Радуйся, светом Евангелия светитися люди твоя наставивый.
Радуйся, яко образ Божий во всяком человеце почитал еси;
Радуйся, яко подобие Божие стяжати чада твоя увещевал еси.
Радуйся, со страхом Божиим в Дом Господень входивый;
Радуйся, о покое своем нерадивый.
Радуйся, увеселение и отрадо к тебе прибегающих;
Радуйся, служению апостольскому поревновавый.
Радуйся, яко о вольных Страстях Господних никогдаже забывал еси;
Радуйся, Царицу Небесную, яко Игумению обители твоея ублажал еси.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Проповедника богоносна зряще тя орловская паства твоя, велиим рыданием и стоном объята бысть: не остави нас сирых, отче возлюбленнейший, восклицающи и вопиющи горце:
Аллилуйя.
Возсия свет жития твоего, грады и веси державы Российския озаряя. Тако исполнишася словеса Евангельская, яко не подобает светильнику под спудом стояти, но на свещнице всем светити. Темже тебе, на великое служение во обители святой призванному, воспеваем сице:
Радуйся, двакраты от Господа отъятием десницы вразумленный;
Радуйся, от иконы Пречистая Вратарницы исцеленный.
Радуйся, благословение на новое служение от духоносных старцев испросивый;
Радуйся, всецело себе воле Божией покоривый.
Радуйся, вся силы своя на святое послушание положивый;
Радуйся, послушанием смиренным Великую Княгиню возвеселивый.
Радуйся, чистоты ума усердный хранителю;
Радуйся, даров Святаго Духа прилежный стяжателю.
Радуйся, кадило благоуханное;
Радуйся, сосуде благодати избранный.
Радуйся, крине райский, в Российстей земли прозябший;
Радуйся, древо благосеннолиственное, добродетельми украшенное.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Хотя избранну храмину Духа Святаго себе сотворити, востекл еси, отче блаженне, во обитель сестер Лазаревых всем сердцем Богу и ближним послужити, совокупил еси обоя: благую часть убо, яко Мария; в молитве, и милостивую, яко Марфа, в деянии, тем же показал еси нам путь добродетели, присно глаголя:
Аллилуйя.
Дивнаго служителя святых Марфы и Марии виде тя блаженная Елисавета, умилися сердцем и возрадовася духом, яко не оставил есть милосердый Господь ю едину,вопияше сице:
Радуйся, глаголом Господним страждущих,утешаяй;
Радуйся, евангельская словеса исполняяй.
Радуйся, познанию божественных истин премудрый учителю;
Радуйся, чистоты Православной веры присный ревнителю.
Радуйся, в советех николиже паству свою не оставляли;
Радуйся, души чад своих от страстей и грехов пагубных очищаяй.
Радуйся, рекий, яко силу Христову не возможет ничто поколебати;
Радуйся, яко сестер обители в многотрудных подвизех укреплял еси.
Радуйся, яко тех познати немощь свою наставлял еси;
Радуйся, яко словеса: "без Мене не можете творити ничесоже", - возлюбил еси.
Радуйся, инокиням духовный наставниче;
Радуйся, и ныне монашествующим ко спасению путеводителю.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Странно чудо и преславно сотворил есть Господь во дни земнаго жития твоего, егда яви тя отроковице в сонном видении, вкупе с многострадальною Княгинею Елисаветою, в райских чертозех поклонение Небесному Жениху творящих, в ризы пресветлые одеяны и венцы нетленными увенчаны, поюще Богу:
Аллилуйя.
Весь бе в нижних и вышних никакоже отступи Превечное Слово. Оле страшнаго таинства, оле благоутробия Божия, ибо Господь кого предузна, того и предызбра, темже небесную славу твою зряще, взываем:
Радуйся, на крест исповедничества от юности предызбранный;
Радуйся, многими труды и скорбьми вышния селения достигнувый.
Радуйся, в горней обители Марфы и Марии пребывающий;
Радуйся, тамо присно за ны молящийся.
Радуйся, в белые одежды милосердия и многострадания одеянный;
Радуйся, о грядущих страданиях за истину Господом извещенный.
Радуйся, с преподобным Сергием и святой Елисаветой Престолу Вышняго предстоящий;
Радуйся, лицем к Лицу Царя царствующих зрящий.
Радуйся, в соборе новомучеников и исповедников прославленный;
радуйся, о земной славе нерадивый, славою небесною осиянный.
Радуйся, ты бо мудрость века сего презрел еси;
Радуйся, ты бо высшую Мудрость и Истину Христа возлюбил еси.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Все естество ангельское удивися, зря богоугодное житие твое, святе, ибо во плоти яко бесплотен явился еси и возмогл умертвили страсти греховныя, целомудрием и смирением козни лукаваго миродержца побеждая и того коварствия в ничтоже обращая, мы же таковии труды твоя узревше, воспеваем:
Аллилуйя.
Ветия многовещанныя, яко рыбы безгласныя видим о тебе, отче Сергие, недоумеют бо глаголати, како врази Христовы, дерзостно хотящий обитель милосердия разорити, узнаша тя пастыря добраго и отца чадолюбиваго, града Орла дивное прозябение, стыдом великим объятыя, от агниц Божиих отступиша. Мы же, чудо таковое видяще, верно вопием:
Радуйся, Господа славящий, время страдалицам на покаяние давшаго;
Радуйся, яко от плененной Княгини попечение о сестрах ея приял еси.
Радуйся, яко утешение духовное скорбящим подавал еси;
Радуйся, яко подвиг иноческий первее втайне подъял еси.
Радуйся, святителем Тихоном на путь монашеский благословенный;
Радуйся, яко в ангельский чин с радостию и трепетом облеклся еси.
Радуйся, яко от того часа до смертнаго обеты монашестии сохранил еси;
Радуйся, поношения всяческая, якоже обеща, претерпел еси.
Радуйся, во плоти живый духовно, на земли небесно;
Радуйся, бисера драгаго Христа обретый.
Радуйся, яко печальника российскаго имя получил еси;
Радуйся, яко его путем молитвою за Отечество шествовал еси.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Спасти хотя от поругания святыню, проповеда слово пастыреначальника Христова святителя Тихона: не достоит бо отдавати Чашу Господню на попрание. Темже и сподобися пострадати яко исповедник, воспевая выну:
Аллилуйя.
Стена был еси, отче, всем прибегающим к тебе с верою, утешение подавали всем скорбящим и озлобленным, во дни безбожных гонений истинных пастырей лишенным. Темже и нам, к тебе приходящим и милостиваго твоего заступления у Владыки Небеснаго просящим, буди помощь и забрало крепкое, вопиющим таковая:
Радуйся, правил седьми Вселенских Соборов хранителю;
Радуйся, столпе непоколебимый Православия.
Радуйся, образе великаго терпения;
Радуйся, прогонителю вражеских сомнений.
Радуйся, ты бо узы темничныя радостно претерпел еси;
Радуйся, слава Богу за все выну восклицал еси.
Радуйся, под Покровом Пресвятыя Владычицы житие твое совершил еси;
Радуйся, Еяже водительством в тверския пределы преселился еси.
Радуйся, яко и во изгнании твоем гонимая чада собрал еси;
Радуйся, от сея земли к Небесным обителем преставился еси.
Радуйся, и по преставлении твоем нас не оставляющий;
Радуйся, явлением мощей твоих нас укрепляющий.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Пение всеусердное приносим ти, Сергие исповедниче, како возмогл еси претерпети толикия неправды и попрания, лишения и изгнания, равночисленная бо песка морскаго поругания, воспевая сице:
Аллилуйя.
Светоподательна светильника зрим тя, Сергие святе, егда ты во изгнании сущий, невещественный огнь молитвы Иисусовой в сердце своем носяй, воссылал еси хвалу Творцу всяческих, темже почитаем тя сице:
Радуйся, со смирением суровство пинежскаго изгнания восприявый;
Радуйся, и в сем изгнании посещением чад твоих утешенный.
Радуйся, яко тамо в старости твоей тяжкия труды претерпел еси;
Радуйся, яко помощи Божией дивно сподобился еси.
Радуйся, в гонениих молитвенниче непрестанный;
Радуйся, свыше от Заступницы Усердной утешенный.
Радуйся, яко бремя скорбей присных твоих понесл еси;
Радуйся, и во узах подвига старчества не оставил еси.
Радуйся, высото духовнаго прозрения;
Радуйся, глубино божественнаго смирения.
Радуйся, восшедый на высоту небесных добродетелей;
Радуйся, вся земная во уметы вменивый.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Благодать дати восхотев, ущедри тя Господь даром молитвы непрестанной, Небеса отверзающей. Мы же, зряще множество чудес твоих, имиже изгнание твое облагоухал еси, токи дивных исцелений, обидимых скорое заступление, от нашествия иноплеменник веси своея преславное избавление, воспеваем ти:
Аллилуйя.
Поюще твое успение, хвалим тя вси, яко одушевленный храм Духа Святаго: ты бо в житии своем прослави Пресвятую Троицу, показуя истинный образ преподобия и правды. Научи и нас, многогрешных, непреложно волю Божию творити, вопиющих ти:
Радуйся, по отшествии твоем теплый за ны ходатаю;
Радуйся, яко птицы сельныя на небеса отшествие твое воспеваху.
Радуйся, российский земли небесный молитвенниче;
Радуйся, яко явлением святых мощей твоих землю тверскую озарил еси.
Радуйся, яко тех благоуханием Бога прославил еси;
Радуйся, яко сподобил еси нас нетленныя твоя мощи лобызати.
Радуйся, многоразличныя чудеса изливающий;
Радуйся, ленивыя на молитву подвигающий.
Радуйся, расслабленныя духом к покаянию обращение;
Радуйся, света Евангельскаго присное озарение.
Радуйся, крепкое наше заступление;
Радуйся, неусыпный в скорбех помощниче.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
О, предивный и преславный, новый чудотворче,/ достохвальный исповедниче, отче наш Сергие!/ Приими ныне малое моление сие наше,/ во умилении сердец тебе возносимое,/ и умоли Господа нашего Иисуса Христа,/ да избавит ны от всякие напасти вражия,/ от нашествия иноплеменник и междоусобныя брани,/ и сподобит нас в непрестанной молитве и покаянии/ веру Православную до конца сохранити и грядущая в Небесех благая улучити, воспевая Богу:// Аллилуйя.
Сей кондак читается трижды, затем икос 1 и кондак 1.
О священная главо, преблаженне отче Сергие, пастырю святый, молитвенниче неусыпный, серафимскою любовию ко Господу горящий; ты, бо яко един от древних явился еси, выну Христу предстояй. Не отрини нас, немощных, не дерзающих возвести очеса на небо; услыши, отче священнейший, неотступная прошения наша, и вознеси я от нас, долу поникших, ко престолу Пресвятыя Троицы, да сохранит милосердый Господь Церковь свою святую от расколов и ересей, да избавит державу нашу российскую от враг видимых и невидимых и подаст всем, раце честных твоих мощей предстоящим и молящимся тебе, по коегождо потребе: пастырем благочестие и апостольскую ревность, иноком покаяние и в молитве пребывание, воином мужество и любы ко отечеству, болящим благодарение и скорое вспоможение, и всем нам непорочное во страсе божием жительство; да и мы, недостойнии, сподобимся предстательством твоим Духа Святаго исполнитися, по отшествии своем лютых мытарств избавитися и блаженный оный глас Владыки Христа услышати: "Приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира". Аминь.
есть что
что именно как
Сост.
Смерть - один из самых поразительных фактов человеческого бытия. Нет никого, кому удалось бы ее миновать, она общий удел, неизбежное завершение нашего пути. И вряд ли кто-то мог бы это оспорить: в том, что смерть есть , уверен, наверное, каждый. Но что такое смерть - ответ на этот вопрос для человека верующего и для атеиста будет совершенно различным.
Для неверующего смерть - закономерная, обусловленная необходимостью трагедия, конец всякого бытия, переход в небытие.
Но не так для православного христианина, исповедующего, что Бог не есть Бог мертвых, но живых (Лк. 20, 38). Вера во Всеобщее Воскресение, в праведное воздаяние, в будущую вечную жизнь - одна из главнейших основ истинно христианского миросозерцания.
Однако как часто, особенно в наш век, можно слышать эти удивительно беспечные и в то же время такие страшные слова: "О чем вы! Кто вам сказал, что все это будет, разве же оттуда кто-нибудь возвращался?" Что сказать на это? Вспомнить о воскресении Господом четверодневного Лазаря, сына наинской вдовы, дочери Иаира? Но для неверующего собеседника евангельское свидетельство - не аргумент. Аргумент лишь то, что можно увидеть, в чем можно удостовериться самому.
И, наверное, поэтому именно в наши времена, времена неверия и какого-то страшного равнодушия ко всему, что относится к области духа, Господь столь часто доставляет нам такие неопровержимые удостоверения в существовании мира загробного, как возвращение к жизни людей, уже перенесших фактическую смерть. Людей, получивших опыт бытия иного и способных этот опыт передать другим.
Воскресение из мертвых - чудо, которое потрясает как самого вернувшегося в этот мир, так и непосредственных свидетелей и очевидцев. Человек был мертв, его тело, уже безжизненное, остывающее, вот-вот должно было упокоиться в недрах земли… И этот человек снова с нами! В жизни многих людей соприкосновение с такой очевидной реальностью потустороннего бытия производило коренной переворот: атеистов превращало в людей глубоко церковных; верующих пробуждало от сна нерадения, от той духовной спячки, в которую, увы, погружены многие из нас, заставляло со всей серьезностью отнестись к подготовке к переходу из времени в вечность. К той подготовке, в которой и заключается, по сути, смысл нашего земного существования.
"Обычный" же современный человек о вечности думает редко: временное и земное ближе и вожделенней. И когда уже независимо от воли его приходит необходимость подвести итог пройденного пути, то, оказывается, он к этому не готов. Ведь, не имея памятования о вечности, как и подготовиться к ней? А между тем эта неготовность - самая страшная ошибка, которую может допустить человек в своей жизни. Самая страшная потому, что поправить ее невозможно. После смерти уже нет покаяния, уже нет способа изменить что-либо в своей - вечной - участи, каждый восприимет лишь то, что уготовал себе сам: своей жизнью, своими делами. И потому, хотя Воскресение и будет Всеобщим, но для кого-то оно станет воскресением в жизнь вечную, а для кого-то - страшным воскресением осуждения (см.: Ин. 5, 29).
Часа своего не знает никто из нас, смерть не считается ни с чем, она уносит старых и молодых, немощных и полных сил, тех, кто уже устал от этой жизни, и тех, кто еще жаждет насладиться ею. И потому так важно то, что называли Святые Отцы памятью смертной, - памятование о своем исходе из этой жизни. Так важно, что, по слову преподобного Иоанна Лествичника, "как хлеб необходимее всякой другой пищи, так мысль о смерти нужнее всякого другого делания".
Но крайне важно также понимать, что именно ожидает человека после смерти и как следует готовиться к ней. Ведь часто люди, если и задумываются все же о смерти, то приобретают о ней и последующем за ней представления самые ложные, совершенно расходящиеся с учением Церкви Православной и потому тем скорее губящие человека.
На Западе, в частности, в США, феномен смерти привлекает к себе внимание не только людей верующих и духовных, но и людей науки. В последние десятилетия там появилось большое число так называемых "танатологов", проводящих исследование в этой ранее неведомой для науки сфере. Наиболее известные из них - Раймонд Моуди, Элизабет Кублер-Росс, Михаил Сабом и ряд других. Результаты их исследований сняли своеобразное "табу" с темы загробного существования, поставив мир перед лицом непререкаемой истины: действительно, со смертью тела личность человека продолжает свое существование.
Но каковы плоды признания этого факта на Западе, в среде, далекой от Православия? Иными словами, каково отношение западного человека к вопросу жизни и смерти после возвращения из мира инобытия? В качестве ответа на этот вопрос приведем несколько очень характерных отрывков из известной книги Раймонда Моуди "Жизнь после жизни":
"Я полагаю, что этот опыт (клинической смерти - Сост. ) что-то определил в моей жизни. Я был еще ребенок, мне было всего десять лет, когда это произошло, но и сейчас я сохранил абсолютное убеждение в том, что есть жизнь после смерти; у меня нет ни тени сомнений в этом. Я не боюсь умереть".
"Когда я был маленьким мальчиком, то, бывало, боялся смерти. Я, бывало, просыпался ночью, плакал и устраивал истерики… Но после этого опыта я не боюсь смерти. Это ощущение исчезло. Я больше не чувствую себя ужасно на похоронах".
"Теперь я не боюсь умереть. Это не значит, что смерть для меня желанна или что я хочу умереть прямо сейчас. Я не хочу жить там сейчас, потому что полагаю, что должен жить здесь. Но я не боюсь смерти, потому что знаю, куда пойду после того, как оставлю этот мир".
"Жизнь подобна тюремному заключению. Но в этом состоянии мы просто не понимаем, какой тюрьмой является для нас наше тело. Смерть подобна освобождению, выходу из тюрьмы".
А вот для сравнения совсем другой пример - из Лествицы преподобного Иоанна.
"Не премину сообщить тебе повесть и об Исихии, иноке горы Хорива. Он вел прежде самую нерадивую жизнь и нисколько не заботился о душе своей; наконец, впадши в смертельную болезнь, с час времени казался совершенно умершим. Пришедши в себя, он умолял всех нас, чтобы тотчас от него удалились, и, заключив дверь своей келлии, прожил в ней лет двенадцать, никому никогда не сказав ни малого, ни великого слова и ничего не вкушая, кроме хлеба и воды; но, сидя в затворе, как перед лицом Господним, ужасался и сетовал о том, что видел во время исступления, и никогда не изменял образа жизни своей, но постоянно был как бы вне себя и не переставал тихо проливать теплые слезы. Когда же он приблизился к смерти, мы, отбив дверь, вошли в его келлию и, по многом прошении, услышали только сии слова: "Простите, - сказал он, - кто стяжал память смерти, тот никогда не может согрешить". Мы изумились, видя, что в том, который был прежде столько нерадив, внезапно произошло такое блаженное изменение и преображение"…
Тот образ отношения к смерти, это удивительное бесстрашие и беспечность, которые так хорошо видим в отрывках из книги Моуди, - следствие ужасного обольщения, вполне закономерного для людей, живущих в среде совершенно забывшего Бога мира или же имеющих о Боге превратное, искаженное понятие. Ведь человек отходит от этой жизни не просто перемещаясь в некое "иное измерение". Нет, он отходит для того, чтобы предстать на суд создавшего его Бога. И потому лишь для человека, жившего по заповедям евангельским, еще в этой жизни совершенно покорившего волю свою воле Божественной, смерть может быть желанна, как отдохновение после трудов, как обретение ожидаемого воздаяния. Только тот, кто отходит из этой жизни в покаянии, с совестью, примиренной с Богом и ближними, может не страшиться смерти. А для человека, прожившего жизнь без Бога и вне Церкви, человека-грешника, смерть поистине люта (см.: Пс. 33, 22).
Именно таково представление о смерти и посмертной участи человека Церкви Православной и именно такой характер носят те свидетельства, которые представлены в настоящем сборнике. Он состоит из двух частей. В первую вошли случаи, связанные с чудесным возвращением людей, уже умерших, к жизни. Во вторую - случаи, в которых самого факта смерти, как такового не содержится, но зато очень ярко представлен опыт потустороннего бытия как поразительное и неопровержимое свидетельство реальности иного, нежели земного, существования.
Случаи и события эти, безусловно, удивительны, сверхъестественны, заслуживают всяческого внимания уже сами по себе. Однако цель этого издания мы видим не в том лишь, чтобы еще раз рассказать о них, а в том, чтобы пробудить в читателях памятование о бренности и скоротечности этой жизни, о необходимости готовиться к переходу в жизнь вечную, и если для кого-то оно послужит поводом для оживления в себе такого памятования, то, наверное, этот небольшой составительский труд не был напрасен.
…Я увидел, что стою один посреди комнаты; справа от меня, обступив что-то полукругом, столпился весь медицинский персонал. Меня удивила эта группа: на том месте, где она стояла, была койка. Что же теперь там привлекало внимание этих людей, на что они смотрели, когда меня там уже не было, когда я стоял посреди комнаты?
Я подвинулся и глянул, куда глядели все они. Там, на койке, лежал я! Не помню, чтобы я испытывал что-нибудь похожее на страх при виде своего двойника, меня охватило только недоумение: как же это? Я чувствовал себя здесь, между тем и там тоже я…
Я захотел осязать, взяться правой рукой за левую - моя рука прошла насквозь, попробовал схватить себя за талию - рука вновь прошла через корпус, как по пустому пространству… Я позвал доктора, но атмосфера, в которой я находился, оказалась совсем непригодной для меня: она не воспринимала и не передавала звуков моего голоса, и я понял свою полную разобщенность со всеми окружающими, свое странное одиночество, и панический страх охватил меня. Было действительно что-то ужасное в том невыразимом одиночестве.
Я глянул, и только тут передо мной впервые явилась мысль: да не случилось ли со мной того, что на нашем языке, языке живых людей, определяется словом "смерть"? Это пришло мне в голову потому, что мое лежащее на койке тело имело совершенно вид мертвеца.
Разобщение со всем окружающим, раздвоение моей личности скорее могло бы дать мне понять о случившимся, если бы я верил в существование души, был человеком религиозным, но этого не было, и я руководствовался лишь тем, что чувствовал, а ощущение жизни было настолько ясным, что я только недоумевал над странным явлением, будучи совершенно не в состоянии связывать мои ощущения с традиционными понятиями о смерти, то есть, чувствуя и сознавая себя, думать, что я не существую.
Вспоминая и продумывая впоследствии свое тогдашнее состояние, я заметил только, что мои умственные способности действовали и тогда с такой удивительной энергией и быстротой…
Я увидел, как старушка-няня перекрестилась: "Ну, Царство ему Небесное", и вдруг увидел двух Ангелов. В одном я почему-то узнал Ангела-хранителя, а другого я не знал. Взяв меня под руки, Ангелы вынесли меня прямо через стену из палаты на улицу. Смеркалось уже, шел большой, тихий снег. Я видел его, но холода и вообще перемены между комнатной температурой и надворной не ощущал. Очевидно, подобные вещи утратили для моего измененного "тела" свое значение. Мы стали быстро подниматься вверх. И, по мере того как поднимались мы, взору моему открывалось все большее и большее пространство, и наконец оно приняло такие ужасающие размеры, что меня охватил страх от сознания моего ничтожества перед этой бесконечной пустыней… Идея времени погасла в моем уме, и я не знаю, сколько мы еще поднимались вверх, как вдруг послышался сначала какой-то неясный шум, а затем, выплыв откуда-то, к нам с криком и гоготом стала приближаться толпа каких-то безобразных существ.
Бесы! - с необычайной быстротой сообразил я и оцепенел от какого-то особенного, неведомого дотоле мне ужаса. - Бесы! - О, сколько иронии, сколько самого искреннего смеха вызвало бы во мне всего несколько дней назад чье-нибудь сообщение не только о том, что он видел собственными глазами бесов, но что он допускает существование их как тварей известного рода! Как и подобало образованному человеку конца XIX века, я под названием этим разумел дурные склонности, страсти в человеке, почему и само это слово имело у меня значение не имени, а термина, определяющего известное понятие. И вдруг это "известное понятие" предстало мне живым олицетворением!
Окружив нас со всех сторон, бесы с криком и гамом требовали, чтобы меня отдали им, они старались как-нибудь схватить меня и вырвать из рук Ангелов, но, очевидно, не смели этого сделать. Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.
Он наш, он от Бога отрекся, - вдруг чуть не в один голос завопили они и при этом уже с такой наглостью кинулись на нас, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль.
Это ложь! Это неправда! - опомнившись, хотел крикнуть я, но услужливая память связала мне язык. Каким-то непонятным образом мне вдруг вспомнилось такое маленькое, ничтожное событие, к тому же относившееся еще к давно минувшей эпохе моей юности, о котором, кажется, я и вспомнить никогда не мог. (Здесь рассказчику вспомнился случай, когда во время разговоров на отвлеченные темы один из студентов-товарищей сказал: "Но почему я должен веровать, когда я одинаково могу веровать и тому, что Бога нет? И, может быть, Его и нет?". На что он ответил: "Может быть, и нет").
Обвинение это, по-видимому, являлось самым сильным аргументом моей погибели для бесов, они как бы почерпнули в нем новую силу для смелости нападений на меня и уже с неистовым ревом завертелись вокруг нас, преграждая нам дальнейший путь.
Я вспомнил о молитве и стал молиться, призывая на помощь всех святых, которых знал и чьи имена мне пришли на ум. Но это не устрашило моих врагов. Жалкий невежда, христианин лишь по имени, я чуть не впервые вспомнил о Той, Которая именуется Заступницей рода христианского.
Но, вероятно, горяч был мой порыв к Ней, вероятно, так преисполнена была ужаса моя душа, что я, едва вспомнив, произнес Ее имя, как вдруг на нас появился какой-то белый туман, который стал быстро заволакивать безобразное сонмище бесов. Он скрыл его от моих глаз, прежде чем оно успело отделиться от нас. Рев и гогот их слышался еще долго, но по тому, как он постепенно ослабевал и становился глуше, я мог понять, что страшная погоня оставила нас…
Затем мы вошли в область света. Свет исходил отовсюду. Он был так ярок, ярче солнечного. Всюду свет, и нет теней. Свет был так ярок, что я ничего не мог видеть; как во тьме. Я пробовал закрыть глаза рукой, но свет свободно прошел и сквозь руку. И вдруг сверху, властно, но без гнева, раздались слова: "Не готов", и началось мое стремительное движение вниз. Я вновь был возвращен к телу. И под конец Ангел-хранитель сказал: "Ты слышал Божие определение. Войди и готовься".
Оба Ангела стали невидимы. Появились чувства стеснения и холода и глубокая грусть об утраченном. Я потерял сознание и очнулся в палате на койке.
Врачи, наблюдавшие за К. Икскулем, сообщили, что все клинические признаки смерти были налицо и состояние смерти продолжалось 36 часов.
"Икскуль К. "Невероятное для многих, но истинное происшествие".
(Троицкий листок № 58. Сергиев Посад, 1910 г.)
Около четырех лет тому назад нам позвонили с просьбой приобщить Святых Таин одну пожилую женщину, вдову, живущую в пригороде Афин. Она была старостильница и, будучи почти совсем прикована к постели, не могла бывать в церкви. Хотя обычно мы не совершаем таких треб вне монастыря и направляем людей к приходскому священнику, тем не менее в этом случае у меня было какое-то чувство, что я должен идти, и, приготовив Святые Дары, я отправился из монастыря.
Я обнаружил больную, лежащую в бедной комнатке: не имея своих средств, она зависела от соседей, которые приносили ей еду и другие необходимые вещи. Я поставил Святые Дары и спросил ее, хочет ли она в чем-нибудь исповедаться. Она ответила: "Нет, за последние три года на моей совести ничего нет, что уже не было бы исповедано, но есть один старый грех, о котором я хотела бы рассказать вам, хотя и исповедовала его многим священникам". Я ответил, что, если она уже исповедовала его, ей не следует делать этого снова. Но она настаивала, и вот что она мне рассказала.
Когда она была молода и только что вышла замуж, лет 35 тому, она забеременела в тот момент, когда ее семья была в очень тяжелом положении. Остальные члены семьи настаивали на аборте, но она отказалась наотрез. Всё же в конце концов она поддалась на угрозы свекрови, и операция была сделана. Медицинский контроль подпольных операций был очень примитивным, в результате чего она получила серьезную инфекцию и через несколько дней умерла, не имея возможности исповедать свой грех.
В момент смерти (а это было вечером) она почувствовала, что душа ее отделяется от тела так, как обычно это описывают: душа ее оставалась поблизости и смотрела, как тело обмывают, одевают и укладывают в гроб. Утром она последовала за процессией в церковь, наблюдала за отпеванием и видела, как гроб поставили в катафалк, чтобы отвезти его на кладбище. Душа как бы летала над телом на небольшой высоте.
Вдруг на дороге появились два, как она описывала, "диакона" в блистающих стихарях и орарях. Один из них читал свиток. Когда автомобиль приблизился, один из них поднял руку, и автомобиль замер. Шофер выбрался, чтобы посмотреть, что случилось с мотором, а тем временем Ангелы начали беседовать между собой. Тот, который держал свиток, содержавший, несомненно, список ее грехов, оторвался от чтения и сказал: "Жаль, в ее списке есть очень тяжелый грех, и она предназначается аду, потому что не исповедала его". "Да, - сказал второй, - но жаль, что она должна быть наказана, потому что она не хотела этого делать, а ее заставила семья". "Очень хорошо, - ответил первый, - единственное, что можно сделать, - это отослать ее обратно, чтобы она могла исповедать свой грех и покаяться в нем".
При этих словах она почувствовала, что ее тащат обратно в тело, к которому она в этот момент чувствовала неописуемое отвращение и омерзение. Спустя мгновение она очнулась и начала стучать изнутри гроба, который уже был закрыт. Можно вообразить последовавшую за этим сцену. Выслушав ее историю, которую я изложил здесь вкратце, я преподал ей Святое Причастие и ушел, славя Бога, даровавшего мне услышать это…
(Иеромонах Серафим (Роуз). "Душа после смерти". СПб., 1994 г.).
В городе Рославле Смоленской губернии жила бедная дворянка Окнова, которая имела тут собственный дом. После долгой болезни она умерла; по обыкновению, обмыли и положили ее в гроб, а на третий день собравшиеся священники готовились уже выносить тело ее из дома в церковь, как, к всеобщему изумлению, она поднялась из гроба и села: все пришли в ужас и, когда удостоверились, что она жива, извлекли ее из гроба и положили опять в постель. Болезнь ее после оживления не прошла. Ожившая жила еще несколько лет.
Об этом событии (происшедшем в начале 30-х годов XIX столетия) она рассказывала следующее: "Когда я умирала, то видела себя вознесенной вверх по воздуху и была представлена на какое-то страшное судилище (должно полагать, мытарство), где стояла пред какими-то мужами весьма грозного вида, пред которыми была развернута большая книга; судили они меня очень долго: в это время находилась я в несказанном ужасе, так что, когда теперь я об этом вспоминаю, прихожу в трепет; тут представляли многие дела мои, от юности сделанные, даже те, о которых я совершенно забыла и в грех не ставила. По милости Божией, однако, казалось мне, я прощена была во многом и уже надеялась быть оправданной, как один грозный муж строго начал требовать от меня ответа, почему я слабо воспитала сына своего, так что он впал в разврат и гибнет от своего поведения. Я со слезами и трепетом оправдывалась, объясняя ослушания сына и что он развратился, будучи уже в совершеннолетии. Долго очень длился суд за сына, тогда не внимали ни просьбам, ни воплям моим; наконец грозный оный муж, обратясь к другому, сказал: отпустите ее, чтобы она принесла покаяние и оплакала как следует грехи. Тогда один из Ангелов взял, толкнул меня, и я почувствовала, как будто опускаюсь вниз, и, ожив, увидела себя лежащей во гробе; около меня зажженные свечи горят и священники в облачении поют".
Не столько строго я за прочие грехи судилась, - говорила она, - как за сына, и это истязание невыразимо было.
Рассказывала также Окнова, что сын ее совершенно развратился, не живет с нею и нет возможности и надежды исправить его.
Одна благочестивая женщина, проводя всегда дни свои в молитве и посте, имела большую веру к Пресвятой Владычице нашей Богородице и всегда умоляла Ее о покровительстве. Эта женщина всегда терзалась совестью о каком-то содеянном ею в молодости грехе, который по ложной стыдливости не хотела открывать духовнику своему, но, объявляя о нем, туманно выражалась такими словами: "Раскаиваюсь и в тех грехах, которые или не объявила, или не запомнила". Наедине же, в тайной молитве своей, ежедневно каялась в оном грехе Богоматери, всегда умоляла Владычицу, чтобы Она на суде Христовом ходатайствовала за нее о прощении греха. Таким образом дожив до глубокой старости, умирает она; когда на третий день готовились предать тело ее земле, вдруг воскресла умершая и говорит испугавшейся и изумленной дочери своей: "Подойди ко мне поближе, не бойся; позови духовника моего".
Когда пришел священник, то она при всем собрании народа сказала: "Не ужасайтесь меня. Милосердием Божиим и ходатайством Пречистой Его Матери возвращена душа моя для покаяния. Едва разлучилась душа моя с телом, как в ту же минуту темные духи окружили ее и готовились совлечь в ад, говоря, что она достойна этого за то, что по ложной стыдливости не открывала тайного греха своего, в юности ею соделанного. В столь лютую минуту предстала скорая Помощница Пресвятая Владычица наша и, как утренняя звезда или как молния, мгновенно разогнала тьму злых духов и, приказав мне исповедать грех мой пред духовным отцом, повелела душе моей возвратиться в тело. Итак, теперь как пред тобою, отец святой, так и перед всеми исповедую грех мой: хотя я в продолжение жизни и была благочестива, но грех, который лежал на совести моей и который я от малодушия стыдилась исповедовать духовным отцам, низвел бы меня во ад, если бы не заступилась за меня Матерь Божия".
Сказав это, она исповедала грех свой и потом, приклонив голову свою на плечо дочери, перенеслась в вечную и блаженную жизнь.
("Тайны загробного мира". Сост. архимандрит Пантелеимон. М., 1996 г.)
Я расскажу об одной труженице, Пелагии, жившей лет шестьдесят тому назад в деревне Шипиловка, Костромского уезда. Эта крестьянка жила в одном доме с двумя невестками, мужья которых большую часть года находились в отлучке для заработков. Домик у них был маленький и небогатый: кроме одной тесной избы, в которой они помещались, на дворе имелся еще хлев для домашнего скота. Пелагия сначала жила с детьми в одной комнате; но потом, для тайных ночных подвигов молитвы и богомыслия, стала уходить в сени, где и проводила целые ночи, ложась спать только перед рассветом. Наконец, чтобы скрыть свои подвиги от людских взоров, она решила навсегда остаться в той душной избе, и только изредка ночевала с нею одна любимая ее невестка. Она не хотела, чтобы кто-нибудь, кроме этой невестки, видел ее молитву. И, между тем как последняя сидела в этой избе и занималась рукоделием, Пелагия уходила в сени и молилась.
Пища ее была самая грубая; она даже придумала для себя особенную пищу: густо разбалтывала ржаную муку и это сырое тесто употребляла вместо хлеба, да и то крайне мало, другую же пищу принимала очень редко. Днем она по обыкновению пряла лен и заработанные деньги разделяла на две части: одну часть отдавала в церковь, а другую - бедным, притом так, что подходила ночью к дому бедного и тихо клала свое подаяние на окно, немного открыв его, или бросала деньгами в нищего.
В одну ночь труженица, по своему обыкновению, молилась в сенях, а сноха спала в избе. Перед утром сноха пробудилась и увидела, что свекровь ее стоит на коленях в молитвенном положении. Постояв несколько минут в страхе и смущении, она сказала ей: "Матушка, а матушка!". Но ответа не было: матушка была уже холодна. Тут пришла для домашней работы и другая сноха. Видя, что свекровь их умерла, они одели усопшую и положили ее на стол; а на третий день положили в гроб и собирались уже везти ее в церковь, как вдруг лицо ее ожило, она открыла глаза, откинула руку и перекрестилась. Семейство испугалось и бросилось в печной угол. Спустя несколько времени ожившая сказала тихим голосом: "Дети!.. Не бойтесь, я жива", а потом поднялась, села и при помощи семейства встала из гроба. "Успокойтесь, дети, - снова сказала она. - Вы испугались, почитая меня мертвой? Нет, мне назначено еще немного пожить. Бог по благости Своей желает спасения всякому и, таинственными судьбами руководя нас к блаженству, так все устрояет, чтобы и самая смерть, и возвращение к жизни служили многим на пользу!".
Что было с ней, когда считали ее умершей, об этом она почти ничего не говорила, только со слезами увещевала своих детей жить благочестиво и удаляться от всякого греха, утверждая, что великое блаженство ожидает праведных на небе и страшные мучения - нечестивых в аду! После этого она продолжала еще труженическую жизнь свою шесть недель, умиленно устремляя мысленный взор свой в страну небесного отечества, и наконец переселилась в небесные кровы.
(Новгородский П."Райские цветы с Русской земли". М., 1891 г.;
"Тайны загробного мира". Сост. архимандрит Пантелеимон. М., 1996 г.)
Ваше Высокопреподобие, отец архимандрит Евгений!
Честь имею довести до Вашего сведения о чудесном восстановлении здоровья моего сына по молитвам святителя Иоасафа, почивающего мощами в Свято-Троицком монастыре г. Белгорода. Желательно было бы, чтобы это восстановление здоровья признано было чудесным и со стороны Вашей, и со стороны других, читающих это письмо; в противном случае оно не может быть помещенным в ряду чудес, совершенных по молитвам святителя Иоасафа. Это было так: 1881 г. августа 29 дня родился у меня первый сын, который был назван во святом крещении Александром; через месяц после рождения его навестил незваный гость - кашель, под названием "коклюш". Я обратился к врачам, но они не дали помощи ему в его болезни; один из них даже сказал: "Отец Иоанн, скажу вам откровенно: средств к излечению коклюша у нас нет, и поэтому вы больше не беспокойтесь; он может пройти сам собой или через 6 недель, или через 3 месяца, а если продолжится до полгода, то считайте вашего сына за умершего".
И действительно выходило так: 22 января 1881 года сын мой Александр, младенец пяти месяцев, дошел до такого слабого физического состояния, что не было никакой надежды на его дальнейшее земное существование, а 23 января я, идя в церковь для отправления богослужений, утрени и литургии, благословил его и сказал матери, а своей жене: сегодня, по всей вероятности, сынок наш кончится; сказав это, пошел в церковь. По отправлении богослужений поспешно возвратился домой и за первый долг спешил взглянуть на сына, но прежде его увидел мать всю в слезах, рыдающую и плачущую няньку, а затем уже увидел сына с полузакрытыми, тусклыми и недвижными глазами; взял его за руки, и они мне сказали, что в них жизнь прекратилась: они были холодны и неудобны для поднятия от груди: исхудалость всего организма была так поразительна, что и высказать трудно. После этого я заплакал и, находясь в слезах, мысленно обратился за помощью к местному угоднику Божию - святителю Иоасафу с следующими словами: "Преосвященнейший Иоасафе, за истинную православную веру твою и добрые дела прославил тебя Господь нетлением твоих мощей, дай и нам иметь возможность прославить тебя и вместе с тобой и Бога, дивного во святых Своих, - сделай так, чтобы сын мой умирающий ожил (при этом я дал обещание съездить на поклонение мощам с ним и его матерью и сестрой)," - но не успел сказать так, окончить свои молитвы, как сын открыл глаза и в ту же минуту начал показывать их движения, а затем и улыбку; часа через два он стал нам казаться худеньким, но не умирающим, а кашель его с этого дня совершенно прекратился. В мае месяце текущего 1881 года обещание свое я исполнил. Отцу Вениамину, казначею монастыря, заявил о чудесном восстановлении здоровья своего сына и в то же время высказал свое желание о том, чтобы это чудесное восстановление здоровья записано было в книгу чудес, совершенных по молитвам преосвященнейшего Иоасафа, но он посоветовал мне сообщить об этом письменно, на что я и согласился.
Родитель мой покойный рассказывал о среднем моем брате, который ныне священствует в Грайворонском уезде, селе Крюково, Иоасафе. Он родился, по словам покойного родителя, мертвым. Отцу жаль было видеть его таковым; он обратился к Богу с такими словами: "Господи, за что лишил Ты меня счастья видеть сына живым и чем я прегрешил, что через меня он теперь не удостоится Царствия Небесного?!". После этого стал читать акафисты: Сыну Божию и Его Матери, Царице Небесной - и во время чтения акафиста Божией Матери мысленно обратился с просьбой о даровании жизни к преподобному Иоасафу и к своей просьбе прибавил, что если он оживет, то назовет его Иоасафом, и тот тотчас же вскрикнул; затем приглашен был священник, совершилось Таинство Крещения, и в нем младенец получил имя Иоасаф.
О написанном в этом письме свидетельствую, что оно написано так, как совершилось, по чистой христианской совести, и утверждаю подписью с приложением церковной печати.
1881 года, декабря 17 дня. Курской губернии Тимского уезда, села Суволожьего, священник Иоанн Феофилов.
("Белгородский чудотворец".
Житие, творения, чудеса и прославление
святителя Иоасафа, епископа Белгородского. М., 1997 г.)
Жена О-ва, вполне здоровая и видная женщина, уже имевшая троих или четверых детей, была еще раз беременна и готовилась стать матерью следующего ребенка. И вдруг что-то случилось.
Женщина почувствовала себя скверно, температура поднялась до сорока, полнейшее бессилие и незнакомые ей дотоле боли нестерпимо мучили ее в течение уже многих дней.
Были вызваны, разумеется, лучшие врачи и акушерские светила Москвы, в коих, как известно, никогда не было недостатка в городе пироговских клиник. Также послали в Кронштадт телеграмму отцу Иоанну…
Вечером того же дня из Кронштадта пришла краткая депеша: "Выезжаю курьерским, молюсь Господу. Иоанн Сергиев".
Отец Иоанн Кронштадтский уже и раньше хорошо знал семью О-вых и бывал у них в доме во время своих проездов через Москву. И, вызванный телеграммой, он уже на другой день, около полудня вошел в квартиру О-вых на Мясницкой, в которой к этому времени собралась целая толпа родственников и знакомых, покорно и благоговейно ждавших в большой гостиной, смежной с комнатой, где лежала больная.
Где Лиза? - спросил о. Иоанн, обычной торопливой походкой входивший в гостиную. - Проводите меня к ней, а сами все оставайтесь здесь и не шумите.
Отец Иоанн вошел в спальню умирающей и плотно закрыл за собою тяжелые двери. Потянулись минуты - долгие, тяжкие, сложившиеся под конец в целые полчаса. В гостиной, где собралась толпа близких, было тихо, как в могильном склепе. И вдруг двери, ведущие в спальню, с шумом распахнулись настежь. В дверях стоял седой старец в пастырской рясе, с одетой поверх нее старенькой епитрахилью, с редкой всклокоченной седенькой бородкой, с необычным лицом, красным от пережитого молитвенного напряжения и крупными каплями пота.
И вдруг почти прогремели слова, казавшиеся страшными, исходившими из другого мира. "Господу Богу было угодно сотворить чудо! - произнес отец Иоанн. - Было угодно сотворить чудо и воскресить умерший плод! Лиза родит мальчика…"
"Ничего нельзя понять! - смущенно сказал кто-то из профессоров, приехавших к больной на предмет операции, спустя два часа после отъезда отца Иоанна в Кронштадт. - Плод жив. Ребенок шевелится, температура спала на 36,8. Я ничего, ничего не понимаю… Я утверждал и утверждаю сейчас, что плод был мертв и что уже давно началось заражение крови".
Ничего не могли понять и другие светила науки, кареты которых то и дело подкатывали к подъезду. Той же ночью г-жа О-ва благополучно и быстро разрешилась совершенно здоровым мальчиком, которого я много раз впоследствии встречал у Т. на Каретно-Садовой улице в форме воспитанника Катковского лицея.
Евгений Вадимов
"Благоговея перед светлой памятью покойного о. Иоанна Кронштадтского, считаю своим святым долгом, в удостоверение великой силы его молитвы, сообщить следующее.
Это было в 1900 году. Я был молодым офицером 19 артиллерийской бригады, расположенной в г. Виннице, Подольской губернии, и жил там с матерью и сестрой.
В январе или феврале этого года я заболел сперва брюшным тифом, а потом возвратным. Положение мое было очень тяжелое. Доктора, исчерпав все средства, бывшие в их распоряжении, теряли всякую надежду. Тогда мать, по моей просьбе, послала телеграмму о. Иоанну, испрашивая его молитв. После этого я потерял сознание; положение мое было столь безнадежным, что мать, горячо меня любившая, не желая видеть меня умирающим, ушла в другую комнату. Доктор, назначив впрыскивание камфары для поддержания деятельности сердца, ушел на некоторое время. При мне оставались сестра, бывшая около моей кровати неотлучно, и один из моих товарищей по бригаде, дежуривших во время моей болезни по очереди. Сестра утверждает, что вскоре я перестал дышать, пульс прекратился и я лежал как мертвый, но она настойчиво продолжала делать впрыскивания, предписанные доктором. Через некоторое время она заметила во мне признаки жизни: я начал дышать и появился пульс. Я стал оживать. Этот момент, по нашим предположениям, совпал с моментом получения о. Иоанном телеграммы. После этого я медленно стал поправляться и выздоровел. Я, сестра и мать (теперь покойная) твердо верили, что силою молитвы о. Иоанна я был воскрешен, другие же - что я был исцелен".
Это письмо князя Л. А. Бегильдеева я давал прочесть ординарному профессору Белградского университета по кафедре патологии, доктору медицины Дмитрию Митрофановичу Тихомирову. При этом я задал ему вопрос: "Могли ли впрыскивания камфары вернуть князя к жизни?".
На это профессор ответил мне: "После двух тифов, после прекращения мозговой деятельности, после прекращения дыхания и пульса впрыскивания камфары не могли вернуть князя к жизни. Тут, несомненно, было чудо о. Иоанна Кронштадтского".
(Сурский И. К. "Отец Иоанн Кронштадтский". М., 1994 г.)
Ниже приводится отрывок из жизнеописания праведника наших дней, составленного из рассказов друзей и почитателей старца-мирянина Феодора († 8/21 июня 1973 г.) профессором Г. М. Прохоровым.
Леетом 1923 или 1924 года старец Феодор отправился в Сибирь для закупки яиц и масла. Ехал он под вечер мимо одного села. И видит: возле дома собралась большая толпа народа. Ему сказали: "Здесь умерла одинокая женщина; а у нее много детей, и все маленькие".
Старец попросился переночевать в этом доме. Когда весь народ разошелся, он положил покойной на грудь крестик, который подарил ему один боголюбец, ходивший пешком в Иерусалим и оттуда принесший этот крест.
Начал старец Феодор молиться о женщине, и Господь ее воскресил. Старец помог ей подняться и на рассвете уехал из этого села.
Имеются сотни письменных свидетельств исцеления по молитвам старца. Господь исцелял через старца столь многих людей сразу, что все случаи исцелений записать было просто невозможно. Кроме того, коммунистические власти чинили старцу и его почитателям многочисленные притеснения.
В начале сороковых годов (XIX столетия - Ред. ) в одной из южных губерний России, Харьковской или Воронежской, не помню, случилось следующее замечательное событие, о котором тогда же одно достоверное лицо письменно сообщило покойному старцу Оптиной Пустыни батюшке о. Макарию.
Жила там вдова, по происхождению своему принадлежащая к высшему сословию, но вследствие разных обстоятельств доведенная до самого бедственного и стесненного положения, так что она с двумя молодыми дочерями своими терпела великую нужду и горе и, не видя ниоткуда помощи в своем безвыходном положении, стала роптать сперва на людей, потом и на Бога. В таком душевном настроении она заболела и умерла. По смерти матери положение двух сирот стало еще невыносимее. Старшая из них также не удержалась от ропота и также заболела и умерла. Оставшаяся младшая до чрезмерности скорбела как о кончине матери и сестры и о своем одиночестве, так и о своем крайне беспомощном положении; и наконец также тяжко заболела. Знакомые ее, принимавшие в ней участие, видя, что приближается ее кончина, предложили ей исповедаться и причаститься Святых Таин, что она и исполнила; а потом завещала и просила всех, чтобы, если она умрет, ее не хоронили до возвращения любимого ею духовника, который в то время по случаю был в отсутствии. Вскоре после сего она и скончалась; но ради исполнения ее просьбы не торопились с похоронами, ожидая приезда означенного священника. Проходит день за днем - духовник умершей, задержанный какими-то делами, не возвращается, а между тем, к общему удивлению всех, тело умершей нисколько не подвергалось тлению, и она, хотя охладевшая и бездыханная, более походила на уснувшую, чем мертвую. Наконец, только на восьмой день после ее кончины, приехал ее духовник и, приготовившись к служению, хотел похоронить ее на другой день, по кончине ее уже девятый. Во время отпевания неожиданно приехал, кажется из Петербурга, какой-то родственник ее и, внимательно всмотревшись в лицо лежавшей во гробе, решительно сказал: "Если хотите, отпевайте ее, как вам угодно; хоронить же я ее ни за что не позволю, потому что в ней незаметно никаких признаков смерти". Действительно, в этот же день лежавшая во гробе очнулась, и, когда ее стали спрашивать, что же с ней было, она отвечала, что она действительно умирала и видела исполненные неизреченной красоты и радости райские селения. Потом видела страшные места мучения и здесь в числе мучимых видела свою сестру и мать. Потом слышала голос: "Я посылал им скорби в земной их жизни для спасения их; если бы они все переносили с терпением, смирением и благодарением, то за претерпение кратковременной тесноты и нужды сподобились бы они вечной отрады в виденных тобою блаженных селениях. Но ропотом своим они все испортили; за то теперь и мучатся. Если хочешь быть с ними, иди и ты и ропщи". С этими словами умершая возвратилась к жизни.
("Собрание писем Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия".
Часть I. Письма к мирянам. М., 1995 г.)
Феодор Г. Гюне - русский, лютеранского вероисповедания, житель города Эдмонта в Канаде - уже многие годы страдал острой язвой желудка, и никакие лечения не приносили ему облегчения. 19 июля 1952 года у него началось внутреннее кровотечение. Его повезли в госпиталь, где он, в виду крайней опасности для жизни, немедленно подвергся операции. В течение этой операции биение его сердца вдруг остановилось, и он "скончался". Однако после массажа сердца, который продолжался какое-то определенное количество минут, оно опять начало биться. Его жене и детям, ожидавшим в госпитале результата операции, было сообщено, что дольше десяти минут сердце не может оставаться без биения: "Но мы ведь не знаем точно, сколько времени сердце вашего мужа оставалось без биения, - сказал врач. - Очевидно, период наступившей смерти был дольше, чем эти десять минут, так как доступ кислорода к мозгу был уже прекращен; в результате этого процесс разложения мозга уже начался со всеми признаками смертельной агонии. Даже если бы он случайно остался жив, его мозг был бы поврежден до конца жизни". Его жена, которая в то время была православной лишь по наименованию, пишет:
"На следующий день у него начались конвульсии; его привязали к постели; наступила страшная агония. Он оставался в бессознательном состоянии больше недели. В течение этого срока друг нашей семьи, г-жа Варвара Гириллович, посоветовала нам отслужить панихиду по блаженной Ксении, говоря: "Вот увидите, через полчаса ему будет лучше!". Она дала мне пузырек с ваткой внутри; этот пузырек когда-то содержал масло из лампадки над могилой блаженной Ксении, и ватка когда-то была пропитана этим маслом. Она мне сказала, чтобы я перекрестила лоб и грудь моего мужа и затем положила пузырек под его подушку. Никто из нас вовсе не знал, кто такая была эта Ксения, но я немедленно заказала панихиду в церкви и от себя уже попросила, чтобы также отслужили молебен перед Курской иконой Божией Матери, так как я слыхала, что многие получили помощь по молитвам перед этой иконой. Обе службы были сразу же отслужены. Полчаса спустя мой муж в первый раз открыл глаза, произнес мое имя и попросил "масла". Я подумала, что он голоден и просит поесть; но он едва слышно промолвил: "Теперь я себя лучше чувствую". Я тогда поняла, чего он просил, и еще раз помазала его ваткой и перекрестила его, после чего он очень скоро заснул. С этого дня началось его выздоровление.
Когда наша дочь впервые увидела его после того, как он окончательно пришел в сознание, сияющий радостью отец сказал ей: "Я видел Ангелов; теперь я буду жить" - и все просил, чтобы ему показали "голубую икону". Спустя некоторое время, когда он уже немного окреп, он рассказал следующее: он чувствовал, что находится где-то посреди темных туннелей, стараясь изо всех сил перебраться через трубы в глубоких канавах, где было ужасно холодно. В то мгновение, когда он почти уже падал в какую-то темную яму, наверху, на поверхности земли, ему явилась старая женщина в мужском одеянии, в коротком кафтане и высоких сапогах. Она взяла его за руку и старалась несколько раз его оттуда вытащить. Каждый раз, когда он чувствовал, что падает в какую-то топь, она его тянула вверх и наконец вытащила из темной ямы на свет. Там он и увидел, во что эта женщина была одета, и также то, что она за собою тащила сани, на которых лежала голубая икона Божией Матери. Женщина подошла к какой-то недостроенной церкви и начала подвозить на своих санях кирпичи к ее лесам. "Я предложил ей свою помощь в этом деле, но она ответила, что должна сама это выполнить", - в заключение сказал г-н Гюне, который решительно ничего не знал о блаженной Ксении. И только после посещения архимандритом Антонием (теперешним архиепископом Сан-Францисским), привезшим ему книжечку с описанием жизни блаженной Ксении и с ее изображением, он сообразил, кто она была, и воскликнул: "Это та самая женщина, которую я видел!"".
Его здоровье восстанавливалось с удивительной быстротой. Г-жа Гюне пишет: "Когда мы уезжали из госпиталя, старшая сестра милосердия была тронута до слез: ведь никто в госпитале не верил, что мой муж останется живым! Когда я поблагодарила доктора, он сказал мне: "Не благодарите меня; это был Кто-то, стоящий выше меня". А 26 августа, в день памяти святителя Тихона Задонского и отдания праздника Преображения, мой муж был принят в лоно Святой Православной Церкви и с тех пор деятельно участвует в ее жизни, исполняя обязанности помощника церковного старосты".
Сравнительно недавно г-ну Гюне представилась возможность в первый раз увидеть оригинал Курской иконы Божией Матери, когда он посетил Эдмонтскую епархию. С благоговейным трепетом он смотрел на нее и сразу узнал эту великолепную, поистине чудотворную икону, украшенную блестящей ярко-голубой ризой, точно такой, какой он ее увидел в потустороннем мире, везомой блаженной Ксенией, которая, будучи своим юродством во Христе превыше мира сего, отворила ему врата к вечному спасению, нам же даруя возможность лицезреть Божию неизмеримую милость к человечеству.
("Православные чудеса в XX веке". М., 1993 г.)
Недавно нас посетил паломник из Германии. Несколько лет тому назад у него умирала дочь. Час девочка пролежала бездыханной. Врачи вынесли свой приговор: безнадежна… А он в это время горячо молился Ксении. Не успела спросить, откуда он узнал про нашу заступницу… Но, главное, - девочка ожила, а потом и выздоровела. Отец же дал обет поступить в семинарию. К нам он приехал уже диаконом - благодарить блаженную Ксению.
("Православные чудеса в XX веке". М., 1993 г.)
В тридцатых годах отошел ко Господу православный отрок. Во время отпевания он внезапно приподнялся в гробу и безутешно заплакал. Успокоившись, мальчик поведал, что ему была показана преисподняя. Ужас этого места невыразим человеческими словами. Потом он увидел Пречистую Матерь Божию, молящуюся за обитателей геенны и за мир, во зле лежащий. Лицо Ее, блиставшее дивной красотой, было измученное, слезы градом катились по нему. Увидев меня, Она сказала: "Ты не останешься здесь, ты вернешься на землю к людям. Скажи им, что они измучили Меня грехами своими: Я не в силах больше молиться за них, Я изнемогаю… Пускай они пожалеют Меня!".
("Православные чудеса. Век XX". Одесса, 1996 г.)
…Приехали две женщины из Финляндии. Одна из них, родом из Сарова, девять лет назад вышла замуж за финна. Год назад привела его к Православию. Теперь собираются обвенчаться. Вторая - родом из Петербурга, а живет в Хельсинки. Сын у нее двадцатилетний 18 часов был без дыхания. Вдруг, рассказывает она, открывает глаза и просит, чтобы пригласили батюшку из русской церкви и окрестили его. Окрестили. Он просит пособоровать. Мать пригласила монахиню, та маслом его помазала, а когда до ног дошла, он заулыбался и говорит: "Как мне хорошо". С этим и отошел.
(Из беседы с казначеем Санаксарского монастыря Самарской епархии
о. Варфоломеем. "Благовест". Самара, № 11, 1998 г.)
Одна женщина ехала в Москву, к старцу Аристоклию на Афонское подворье, со своей дочерью. По дороге дочь умерла. Иеросхимонах Аристоклий сжалился над этой женщиной и воскресил ее дочь молитвами своими. Такова была сила молитвы старца. Было это незадолго до его смерти в 1918 году.
(Из проповеди архимандрита Даниила (Сарычева),
насельника Донского монастыря в Москве.
Радиостанция "Радонеж", 10 июля 1998 г.)
В предпасхальной передаче 1998 года по телеканалу "Московия" был показан сюжет о воскресении Валентины Романовой, погибшей в автокатастрофе. Об этой же истории по радиостанции "Радонеж" от 1 мая 1998 года (прямой эфир), рассказывали инокиня Марина (Смирнова) и архимандрит Амвросий (Юрасов).
В 1982 году Валентина Романова попала в автомобильную катастрофу; в то время она была человеком неверующим, не церковным. В результате катастрофы душа ее вышла из тела, и она видела все, что впоследствии происходило с ней. Как увезли ее в реанимацию, как врачи безуспешно пытались вернуть ее к жизни, а затем констатировали смерть. Сначала Валентина не поняла, что она умерла, ибо чувства и сознание в ней остались: она все видела, слышала, все понимала и пыталась говорить врачам, что она жива. Но врачи не слышали ее голоса. Тогда она попыталась подтолкнуть их под руку, но ничего не получилось. Валентина увидела лежащие на столе бумагу и ручку и хотела написать врачам записку, но и это также не удалось. Такое состояние показалось ей очень странным, и в этот момент ее потянуло в некую воронку, и она вышла в "другое измерение". Сначала Валентина была одна, но вскоре увидела слева от себя мужчину высокого роста. Она очень обрадовалась, что кто-то есть в столь незнакомом для нее месте, и спросила: "Мужчина, скажите, где я нахожусь?". Но когда он повернулся к ней и она увидела его глаза, то поняла, что ничего хорошего ждать от этого мужчины не приходится. В страхе она побежала от него, но через некоторое время поняла, что не так все ужасно, потому что она увидела светоносного Юношу, который взял ее под защиту. Вместе с ним они добежали до стеклянной преграды, скрывшись за которую, избавились от преследований первого, страшного мужчины.
И тут она увидела перед собой очень глубокий обрыв, под которым находилось множество мужчин и женщин, разных возрастов и разных национальностей. Снизу поднималось невыносимое зловоние, сами же люди постоянно испражнялись и садились на свои испражнения. Она спросила мысленно: "Что это такое?". И некий голос объяснил ей, что это те люди, которые совершали содомские грехи.
В другом месте Валентина увидела множество детей и двух женщин, сидящих к ней спиной не оборачиваясь. Она подумала: "Что это за дети?". И опять некий голос объяснил, что это дети нерожденные, убитые во чреве, и что ее дети тоже здесь. Тогда Валентине пришла мысль: "Значит, и мне придется отвечать за свой грех". Потом ей показали другие места мучений, где было написано слово: ПОРОКИ. Она не знала, что это значит, но когда ей поочередно показали, какие мучения соответствуют каждому пороку, Валентина стала понимать, что такое грех и воздаяние за него.
В следующем месте она увидела огненную лаву, и в этой лаве было множество голов, которые то погружались в огненную реку, то выныривали из нее. И тот же голос вновь объяснил, что это люди, занимавшиеся прежде магией, колдовством, привораживанием, экстрасенсорикой. Валентина подумала: "Как бы и мне не оказаться в этой реке". Хотя грехов колдовских у нее не было, но она понимала, что в любом из этих мест может быть оставлена навсегда.
Потом она увидела лестницу, ведущую на Небо. По этой лестнице поднималось множество народа; стала подниматься и она. Впереди нее взбиралась одна женщина, которая стала изнемогать и сползать на нее. Валентина поняла, что если она отодвинется немножко в сторону, то женщина упадет вниз. В ее сердце пробудилось милосердие к падающей женщине и желание ей помочь. И как только желание это появилось в ней, ее грудная клетка стала увеличиваться в размерах, так что женщина смогла облокотиться и отдохнуть и затем уже продолжить восхождение.
Следом за ней стала подниматься и Валентина. И вдруг она оказалась в таком месте, где все было залито светом; отовсюду исходило благоухание и благодать. И когда она обрела новое знание, когда поняла, что такое благодать, ее душа была возвращена в тело, находящееся в больнице. Прямо перед ней, лежащей на кушетке, стоял на коленях человек. Увидев, что Валентина ожила, он сразу сказал: "Больше не умирай, я возмещу все убытки за твою пострадавшую машину, только больше не умирай".
Как потом оказалось, Валентина была мертва 3,5 часа. Казалось бы, срок небольшой, но тем не менее огромный для познания участи души в потустороннем мире. Впоследствии Валентина встречалась с протоиереем Андреем Устюжаниным и беседовала с ним, что также было показано по телеканалу "Московия". Некогда мать отца Андрея, Клавдия, так же была мертва - трое суток и так же по воскресении своем рассказывала о виденном ею в загробном мире. Случай этот в советское время ходил в списках, а теперь стал общеизвестен.
(Радиостанция "Радонеж"; прямой эфир. 1 мая 1998 г.;
Воробьевский Ю. "Точка Омега". М., 1999 г.)
Документ этот взят из дневника отца Митрофана Серебрянского, духовника Московской Марфо-Мариинской обители, и предваряется надписью в углу первой страницы: "Свидетельствую своей священнической совестью, что все записанное мною со слов сестры Евфросинии верно".
Эти слова напоминают молитву священника во время чинопоследования исповеди перед Крестом и Евангелием: "Аз же точию свидетель есмь". В данном случае священник о. Митрофан свидетельствует перед Богом не просто о подлинности рассказа сестры Евфросинии, но об истинности его по духу и смыслу любви и правды Христовой, того, что открывается Крестом и Евангелием.
Преподобный Онуфрий Великий, которого Евфросиния увидела, - знаменитый подвижник IV века (память его празднуется 12 июня по ст. ст./25 июня по н. ст., в день с благоверной княгиней Анной Кашинской). В течение шестидесяти лет совершал он в полном одиночестве подвиг молитвы в Фиваидской пустыне. "Человек Божий, - говорит о нем преподобный Пафнутий, - встретил меня там, с головы до ног покрытый белыми волосами и препоясанный по бедрам листвой".
Какая может быть связь между Фиваидской египетской пустыней IV века и провинциальным городком Харьковской губернии 1912 года? Как могут они пересекаться в тихой обители на Большой Ордынке в Москве, где подвизалась родная сестра последней Русской Императрицы?
Еще ничто как будто не предвещает страшной революционной бури, но у Господа Великая Княгиня Елизавета и ее духовник о. Митрофан уже отмечены сиянием страдания за Христа.
Воистину тысяча лет грядущих у Господа как день вчерашний, и святые Его участвуют в Божием совете, предваряя на помощь ищущим спасения. Там, где вечная жизнь, человеку удается, как воскресшему Христу, входить дверями затворенными; времени и пространства не существует.
В видении сестры Евфросинии Великая Княгиня Елизавета и отец Митрофан стоят рядом с Преподобным Сергием Радонежским. Их духовное родство сокровенно и в то же время очевидно. Не случайно отец Митрофан в постриге получил имя Сергий, а Великая Княгиня приняла мученическую кончину 18 июля, в день Преподобного Сергия.
Итак, из дневника о. Митрофана Серебрянского, духовника Марфо-Мариинской обители милосердия: "Свидетельствую своей священнической совестью, что все записанное мною со слов сестры Евфросинии верно" (протоиерей Митрофан Серебрянский).
"В 1912 году, июня 25, в пять часов вечера, мне очень захотелось спать. Зазвонили ко всенощной, а я, не будучи в силах противиться, легла и уснула. Проснулась 26 июня в пять часов вечера. Родные думали, что я умерла, но внезапность смерти понудила их позвать врача, который сказал, что я жива, но сплю летаргическим сном.
Во время этого сна душа моя видела много ужасного и хорошего, что я и расскажу по порядку. Вижу, что я нахожусь совершенно одна. Страх напал на меня. Небо темнеет. Вдруг вдали что-то засветилось. Оказалось, что свет исходит от приближающегося ко мне старца с длинными волосами и длинной бородой почти до земли, в длинной рубашке подпоясанной. Лицо его так сияло, что я не могла смотреть на него и упала ниц. Он поднял меня и спросил: "Куда идешь, раба Божия?". Я отвечаю: "Не знаю". Тогда старец сказал мне: "Встань на колени" - и начал напоминать мне все мои грехи, которые я по забвению не исповедала. Я была в ужасе и думала: "Кто же это, что и помышления мои знает?". А он говорит: "Я святой Онуфрий, и ты меня не бойся". И перекрестил меня большим крестом. "Все тебе прощается. А теперь пойдем со мной, я тебя по всем мытарствам поведу". Берет меня за руку и говорит: "Что будет встречаться - не бойся, только непрестанно крестись и говори: спаси меня, Господи. И думай о Господе, все пройдет". Пошли. Преподобный Онуфрий и говорит: "Смотри на небо". Я смотрю и вижу, что небо как бы перевернулось и стало темнеть. Я испугалась, а преподобный Онуфрий говорит: "Не думай дурного, крестись".
Стало совершенно темно, тьму разгонял только свет, исходящий от преподобного Онуфрия. Вдруг множество бесов пересекли нам дорогу, составивши цепь. Глаза их как огонь; вопят, шумят, намереваются схватить меня. Но как только преподобный Онуфрий поднимал руку и творил крестное знамение, так бесы мгновенно разбегались, показывая листы, исписанные моими грехами. Преподобный сказал им: "Она раскаялась во всех своих грехах в начале пути". И бесы тотчас разорвали листы, стеня и крича: "Бездна наша! Она не пройдет!".
От бесов исходили огонь и дым, что среди окружающего мрака производило страшное впечатление. Я все время плакала и крестилась. Жара от огня я не чувствовала.
Вдруг перед нами оказалась огненная гора, от которой во все стороны неслись огненные искры. Здесь я увидела множество людей. На мой вопрос: за что они страдают? - преподобный Онуфрий ответил: "За беззакония свои. Они совсем не каялись и умерли без покаяния, не признавая заповедей; теперь страдают до Суда".
Идем дальше. Вижу: перед нами два глубоких оврага. Таких глубоких, что их можно назвать бездной. Я посмотрела в овраг и увидела там множество ползающих змей, животных и бесов. Преподобный говорит: "Огонь мы перешли. Как нам эту бездну перейти?". В это время опустилась как бы большая птица, распустила крылья, и Преподобный говорит: "Садись на крылья, и я сяду. Не будь маловерной, не смотри вниз, а крестись". Сели мы и полетели. Долго летели, старец держал меня за руку.
Наконец опустились и стали на ноги среди змей, холодных и мягких, которые разбежались от нас. От множества змей делались целые змеиные горы. Под одной такой горой я увидела сидящую женщину. Голова ее была покрыта ящерицами, из глаз падали искры, изо рта черви, змеи сосали грудь ее, а псы держали во рту руки ее.
Я спрашивала преподобного Онуфрия: "Что это за женщина?". Он говорит: "Это блудница. Она в жизни сделала много грехов и никогда не каялась: теперь страдает до Суда. Ящерицы на голове - это за украшение волос, бровей и вообще за украшение лица. Искры из глаз - за то, что она смотрела разные нечистоты. Черви - за то, что говорила неподобные слова. Змеи - это блуд. Псы - за скверные осязания".
Идем дальше. Преподобный Онуфрий говорит: "Сейчас мы придем к очень страшному, но ты не бойся, крестись". Действительно, дошли до места, от которого шли дым и огонь. Там я увидела огромного как бы человека, светящегося огнем. Возле него лежит шар большой, огненный, а в нем много спиц. И когда человек этот поворачивает шар, то из спиц выходят огненные спицы, а между спицами бесы, так что пройти через них нельзя. Я спрашиваю: "Кто это?". Преподобный Онуфрий ответил: "Это сын диавола, разжигатель и обольститель христиан. Кто ему повинуется и не соблюдает заповеди Христовы, тот идет в муку вечную. А ты крестись, не бойся".
Шли мы через эти проволоки свободно, но со всех сторон неслись шум и крик, исходящие от множества бесов, стоящих цепями. С ними было и множество людей. Преподобный Онуфрий объяснил мне, что люди потому вместе с бесами, что им при жизни служили и не каялись; здесь ожидают Страшного Суда.
Затем мы подошли к огромной огненной реке, в которой много людей, и оттуда несутся крики и стоны. Я смутилась при виде реки, но старец стал на колени, велел стать и мне и смотреть на небо. Я так и сделала и увидела Архангела Михаила, который протянул нам жердочку. Преподобный Онуфрий взял за конец, и она перекинулась через реку, аршина на три от огня. Я хотя сильно боялась, но крестилась и при помощи Преподобного перешла на ту сторону, очутившись перед стеной.
Мы прошли через узкую дверь с трудом и вышли на огромные снеговые ледяные горы, на которых было множество людей, и они все дрожали. Особенно поразил меня один, который по шею сидел в снегу и кричал: "Спасите, спасите!". Я хотела помочь ему, но преподобный Онуфрий сказал: "Оставь его, он зимой не впустил к себе в дом отца своего, и тот замерз; пусть даст сам свой ответ за себя. Вообще здесь находятся люди за то, что с холодным сердцем относились к Богу и людям".
После этого мы подошли к прекрасной широкой реке, где преподобный старец поставил меня на доску и сам пошел по воде. На другой стороне оказалось прекрасное поле, покрытое зеленью, травой и лесом. Когда мы проходили через него, то увидели множество зверей, которые ласкались к преподобному Онуфрию.
Прошли поле и подошли к прекрасной высокой горе, у которой были три лестницы, как бы из желатина, и бежали с горы двенадцать ручейков чистейшей воды. Около горы мы остановились. Преподобный Онуфрий говорит: "Ты видела все страшное, за что люди страдают. Живи же по заповедям Господним. Ты все это перешла за два добрых дела". Но не сказал за какие. "Теперь я тебя одену в другую одежду, и ты должна лезть, но не по этой лестнице".
Преподобный Онуфрий всю меня облил водой из ручья, омыл, и, мое голубенькое платье, не знаю, куда делось. Старец одел на меня рубашку белую, сделал из травы пояс и опоясал меня. Из листьев сделал шапочку и велел лезть на гору.
Очень трудно мне было, но старец подставлял свои руки, и постепенно я долезла до половины горы, но так изнемогла, что старец разрешил продолжать путь по лестнице, причем вел меня за руку и три раза перекрестил. Затем старец ввел меня в церковь, поставил на середину и сказал: "Будь душой вся в Боге, здесь райское жительство". Боже мой, какая красота! - я увидела там много чудных обителей неописуемой красоты; деревья, цветы, благоухание, свет необыкновенный. Старец подводит меня к одной обители и говорит: "Это обитель святых жен Марфы и Марии". Обитель сделана не из камней, а вся покрыта зеленью и цветами. Окна светятся насквозь. Возле дверей, по обе стороны, совне, стоят Марфа и Мария с горящими свечами в руках.
Мы с Преподобным стали под деревом. Я вижу: несут Ангелы шесть расслабленных людей в эту обитель, а за ними пошло туда много народа: больных, слепых, хромых, в одежде рваной и много детей. Я спрашиваю: "Неужели эта обитель так велика, что может вместить так много людей?". Старец отвечает: "Может вместить весь мир христиан. Вот и ты небольшая, и в тебе весь мир. Возлюби всех чисто, а себя позабудь, и возненавидь тело, которое служит всем страстям. Постарайся умертвить тело, а душу укрась добрыми делами. Посмотри, несут расслабленного человека". "Кого это несут?" - спросила я. "Брата во Христе, - ответил Преподобный, - его несут многострадальный пастырь Митрофан и многострадальная Великая Княгиня Елизавета".
Я увидела Великую Княгиню Елизавету Федоровну в белой форме, на голове покрывало, на груди белый крест. Отец Митрофан тоже был в белой одежде, на груди такой же белый крест. Я совершенно не знала до этого времени о существовании Марфо-Мариинской обители милосердия. Елизавету Федоровну и отца Митрофана не знала и не видела.
Когда они поравнялись со святыми Марфой и Марией, то оба, Елизавета Федоровна и отец Митрофан, поклонились им. А затем святые Марфа и Мария тоже вошли в обитель, а за ними и мы. Обитель внутри была прекрасна. Отец Митрофан и Елизавета Федоровна снова вышли из обители, уже одни, и тоже с горящими свечами. Подошли к нам и поклонились преподобному Онуфрию, который обратился к ним и говорит им: "Вручаю вам эту странницу и пришелицу и благословляю под ваш покров".
Старец при этом велел мне сделать земной поклон отцу Митрофану и Елизавете Федоровне. Оба они меня благословили большим крестом. Я говорю: "Останусь с ними". Но старец ответил: "Пойдешь еще, а потом придешь к ним". Мы пошли. Куда ни посмотрю, везде славят Господа. Красоту рая описать не могу. Какой-то другой свет: сады, птицы, благоухание; земли не видно, все покрыто, как бархатом, цветами. Куда ни посмотришь, везде Ангелы: их великое множество.
Смотрю: Сам Христос Спаситель стоит, видны язвы на руках и ногах; лицо и одежды сияют, так что смотреть невозможно. Я упала ниц. Рядом с Господом стояла Пресвятая Богородица с распростертыми руками. Херувимы и Серафимы непрестанно пели: "Радуйся, Царице!".
Здесь же было множество мучеников и мучениц. Одни были одеты в архиерейские одежды, другие в иерейские, третьи в диаконские. Иные же в прекрасных разноцветных одеждах; у всех венцы на головах. Преподобный Онуфрий говорит: "Это те святые, которые пострадали за Христа, всё переносили смиренно, с терпением, шли по стопам Его. Здесь нет печали и страданий, а всегда радость".
Видела я там много знакомых умерших. Видела там некоторых, сейчас еще живых. Святой Онуфрий строго сказал: "Не говори тем, которые еще живы, где ты их видела. Когда тело умрет, то души их Господом вознесутся сюда, хотя они и грешные, но добрыми делами и покаянием души их всегда пребывают на небе".
Святой Онуфрий посадил меня и говорит: "Здесь твоя надежда". Начало проходить множество святых в разных одеждах: и в чудных, и в бедных; кто с крестом в руках. Преподобный Онуфрий берет меня за руку и водит по раю. Везде такое славословие Бога и непрестанная песнь: "Свят, Свят, Свят…" Текут струи серебристой воды. Преподобный Онуфрий возгласил: "Всякое дыхание да хвалит Господа!".
Вошли мы с преподобным Онуфрием в одно чудное место, где Ангелы непрестанно поют: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф… Слава в вышних Богу… и: Аллилуиа.
Перед нами открылось дивное зрелище: вдали, во свете неприступном, восседал Господь наш Иисус Христос. По одну сторону Его стояла Божия Матерь, а по другую - святой Иоанн Предтеча. Сонмы Архангелов, Ангелов, Херувимов и Серафимов окружали Престол; множество святых красоты неописуемой стояло около престола. Тела их легкодвижны, прозрачны; одежда блестящая, разных цветов. Вокруг головы каждого ослепительное сияние. На головах у некоторых венцы из какого-то особого металла, лучше золота и бриллиантов, а на других - венцы из райских цветов. Некоторые держали в руках цветы или пальмовые ветви.
Указывая на одну из них, стоящую в правом ряду, преподобный Онуфрий сказал: "Это святая Елизавета, которой я тебя вручил". Я действительно увидела ту, к которой меня уже подводил преподобный Онуфрий, в в!идении дел человеческих. Там она была среди калек, нищих, больных - вообще среди страждущих, которым она служила на земле. А здесь я увидела ее же, но уже во святости, в лике святых.
"Да, я вижу ее, - ответила я преподобному Онуфрию, - но ведь я недостойна жизни с ней. Ведь она светлая, а я очень грешная". Преподобный Онуфрий сказал: "Она теперь еще живет на земле, подражая житию святых жен Марфы и Марии, соблюдая душу и тело в чистоте, творит добрые дела; молитвы ее и крест скорбей, которые она безропотно несет, возносят душу ее на небо. У нее тоже были грехи, но через покаяние, исправление жизни она идет на небо".
От умиления я поверглась на землю. Под ногами было нечто вроде хрустального зеленоватого неба. Вижу: все святые попарно подходят ко Христу и поклоняются Ему. Пошли и Елизавета Федоровна с отцом Митрофаном и снова вернулись на свои места. Княгиня Елизавета была одета в блестящую одежду, вокруг головы сияние и надпись из светозарных букв: "Святая многострадальная княгиня Елизавета". Руки у нее сложены на груди; в одной руке золотое Распятие. Прекрасный лик святой сияет неземной радостью и блаженством; чудные глаза ее подняты вверх, в них - святые молитвы чистой души, узревшей Бога лицом к лицу.
Возле святой Елизаветы по левую сторону стоял Преподобный Сергий Радонежский, а по правую руку - отец Митрофан, в архиерейском облачении. Преподобный Онуфрий сказал: "Ты не думай, что ты достойна была все это видеть и останешься теперь здесь. Нет, твое мертвое тело ждет тебя, это только твоя душа со мной. Когда же душа твоя войдет в тело и ты вернешься опять на грешную многострадальную землю, которая вся обливается кровью, то я благословлю тебя в ту обитель, где тебя встретили княгиня Елизавета и отец Митрофан".
Я спросила: "Разве есть на земле такая прекрасная обитель?". Святой отвечал: "Да, есть, процветает и возносится на небо, через добрые дела и молитвы. Смотри же, ты видела все хорошее и плохое; и знай, что без Креста и страданий сюда не войдешь, а покаяние всех грешных сюда приводит. Смотри: вот твое тело". - Действительно, я увидела свое тело, и мне сделалось страшно. Преподобный Онуфрий перекрестил меня, и я проснулась.
Полтора часа я не могла говорить, а когда заговорила, то начала заикаться. Кроме того, ноги мои отнялись до колен, и я не могла ходить, меня носили. Доктора не могли излечить меня. Наконец, 25 сентября 1912 года меня принесли в женский монастырь г. Богодухово Харьковской губернии, где находилась чудотворная Каплуновская икона Божией Матери. 26 сентября я приобщилась Святых Христовых Таин, отслужили молебен перед этой иконой, и когда меня поднесли к ней и я приложилась, то мгновенно исцелилась.
Тут я вспомнила, что сказал мне преподобный Онуфрий, когда я была близ Богоматери: "Здесь твоя надежда".
Еще прямо после сна я решила удалиться из мира, а после исцеления я уже не могла дождаться возможности уйти в обитель. Меня звали поступить в Богодуховский монастырь, где я исцелилась. Но я сказала монахиням, что мне хотелось бы уйти подальше от знакомых. Спрашивала я о святых Марфе и Марии, но никто не знал об обители, названной их именем. Однажды я пришла в свой Богодуховский монастырь, и монахини сказали мне: "Евфросиния, ты хочешь подальше уехать от знакомых. Приехала сестра из обители Марфы и Марии; туда же поступила наша послушница Василисса".
Услышав это, я была в ужасе и восторге. Скоро мне пришел ответ от Василиссы, что можно мне поехать в Москву. 23 января 1913 года я поехала и поступила в обитель.
Передать не могу, что я испытала, войдя в храм обители и услышав пение тропаря святым праведным женам Марфе и Марии".
Записано отцом Митрофаном 31 октября 1917 года.
("Подвижники Марфо-Мариинской обители милосердия". М., 2000 г.)
Видение послушницы Ольги было записано в Киевском Покровском монастыре заботами игумении Софии (Гриневой) в апреле 1917 года. Юная Ольга была послушницей Ржищева монастыря. Если я не ошибаюсь, этот монастырь был подчинен Покровскому.
21 февраля 1917 года, во вторник Недели второй Великого поста, в 5 часов утра, Ольга вбежала в псалтирню и, положивши три земных поклона, сказала монахине-чтице, которую пришла сменить: "Прошу прощения, матушка, и благословите: я пришла умирать". Не то в шутку, не то всерьез монахиня ответила: "Бог благословит, час добрый. Счастлива бы ты была, если бы в эти годы умерла". Ольге в то время было около 14 лет.
Ольга легла на кровать в псалтирне и уснула, а монахиня продолжала читать. В полседьмого утра сестра стала будить Ольгу, но та не шевелилась и не отзывалась. Пришли другие сестры, тоже пробовали будить, но безуспешно. Дыхание у Ольги прекратилось и лицо приняло мертвецкий вид. Прошло два часа в беспокойстве сестер и в хлопотах возле обмершей. Ольга стала дышать и с закрытыми глазами, в забытьи проговорила: "Господи, как я уснула!".
Ольга спала трое суток, не просыпаясь. Во время сна много говорила такого, что на слова ее обратили внимание и стали записывать. Записано было с ее слов следующее.
"За неделю до вторника 2-й недели я увидела, - говорила Ольга, - во сне Ангела, и он мне велел во вторник идти в псалтирню, чтобы там умереть, но чтобы я о том заранее никому не говорила. Когда я во вторник шла утром в псалтирню, то, оглянувшись назад, увидела страшилище во образе пса, бежавшего на задних лапах следом за мною. В испуге я бросилась бежать, и когда вбежала в псалтирню, то в углу, где иконы, я увидела святого Архистратига Михаила и в стороне - смерть с косой. Я испугалась, перекрестилась и легла на кровать, думая умирать. Смерть подошла ко мне, и я лишилась чувств.
Потом сознание ко мне вернулось, и я увидела Ангела: он подошел ко мне, взял меня за руку и повел по какому-то темному и неровному месту. Мы дошли до рва. Ангел пошел вперед по узкой доске, а я остановилась и увидела "врага" (беса), который манил меня к себе, но я кинулась бежать от него к Ангелу, который был уже по ту сторону рва и звал меня тоже к себе. Доска, перекинутая через ров, была так узка, что я побоялась было через нее переходить, но Ангел перевел меня, подав мне руку, и мы с ним пошли по какой-то узкой дорожке. Вдруг Ангел скрылся из виду, и тотчас же появилось множество бесов. Я стала призывать Матерь Божию на помощь; бесы мгновенно исчезли, и вновь появился Ангел, и мы продолжали путь. Дойдя до какой-то горы, мы опять встретили бесов с хартиями в руках. Ангел взял их из рук бесовских, передал их мне и велел порвать. На пути нашем бесы появлялись еще не раз, и один из них, когда я отстала от своего небесного путеводителя, пытался меня устрашить, но явился Ангел, а на горе я увидела стоящую во весь рост Божию Матерь и воскликнула: "Матерь Божия! Тебе угодно спасти меня: спаси меня!".
Пала я на землю, и когда поднялась, то Матерь Божия стала невидима. Стало светать. По дороге увидели церковь, а под горою - сад. В этом саду одни деревья цвели, а другие уже были с плодами. Под деревьями были разбиты красивые дорожки. В саду я увидела дом. Я спросила Ангела: "Чей это дом?". - "Здесь живет монахиня Аполлинария". Это была наша монахиня, недавно скончавшаяся.
Тут я опять потеряла Ангела из виду и очутилась у огненной реки. Эту реку мне нужно было перейти. Переход был очень узкий, и по нему переходить можно было не иначе, как переступая нога за ногу. Со страхом стала я переходить и не успела дойти до середины реки, как увидела в ней страшную голову с выпученными огромными глазами, раскрытой пастью и высунутым длиннейшим языком. Мне нужно было перешагнуть через язык этого страшилища, и мне стало так страшно, что я не знала, что делать. И тут внезапно, по ту сторону реки, я увидела святую великомученицу Варвару. Я взмолилась ей о помощи, и она мне протянула руку и перевела на другой берег. И уже когда я перешла огненную реку, то, оглянувшись, увидела в ней еще и другое страшилище - огромного змия с высоко поднятой головой и разинутой пастью. Святая великомученица объяснила мне, что эту реку необходимо переходить каждому и что многие падают в пасть одного из этих чудовищ.
Дальнейший путь я продолжала идти с Ангелом и вскоре увидела длиннейшую лестницу, которой, казалось, и конца не будет. Поднявшись по ней, мы дошли до какого-то темного места, где за огромной пропастью я увидела множество людей, которые примут печать антихриста, - участь их в этой страшной и смрадной пропасти… Там же я увидела очень красивого человека без усов и бороды. Одет он был во все красное. На вид он мне показался лет 28. Он прошел мимо меня очень быстро, вернее пробежал. И когда он приближался ко мне, то казался чрезвычайно красивым, а когда прошел и я на него посмотрела, то он представился мне диаволом. Я спросила Ангела: "Кто это такой?". "Это, - ответил мне Ангел, - антихрист, тот самый, что будет мучить всех христиан за святую веру, за святую Церковь и за имя Божие".
В том же темном месте я видела недавно скончавшуюся монахиню нашего монастыря. На ней была чугунная мантия, которой она была вся покрыта. Монахиня старалась из-под нее высвободиться и сильно мучилась. Я потрогала рукой мантию: она действительно была чугунная. Монахиня эта умоляла меня, чтобы я попросила сестер молиться за нее.
В том же темном месте видела я огромнейший котел. Под котлом был разведен огонь. В котле этом кипело множество людей; некоторые из них кричали. Там были мужчины и женщины. Из котла выскакивали бесы и подкладывали под него дрова. Других людей я там видела стоящими во льду. Были они в одних рубашках и дрожали от холода; все были босы - и мужчины, и женщины.
Еще я видела там обширнейшее здание, и в нем тоже множество людей. Сквозь уши их были продернуты железные цепи, привешенные к потолку. К рукам и ногам их привязаны были огромные камни. Ангел мне объяснил, что это все те, которые во храмах Божиих держали себя соблазнительно-непристойно, сами разговаривали и других слушали; за то и протянуты им цепи в уши. Камни же к ногам привязаны тем, кто в церкви ходил с места на место: сам не стоял и другим спокойно стоять не давал. К рукам же камни были привязаны тем, кто неправильно и небрежно налагал на себя крестное знамение в храме Божием.
Из этого темного и ужасного места мы с Ангелом стали подниматься вверх и подошли к большому блестящему белому дому. Когда мы вошли в этот дом, я увидела в нем необыкновенный свет. В свете этом стоял большой хрустальный стол, и на нем поставлены были какие-то невиданные райские плоды. За столом сидели святые Пророки, мученики и другие святые. Все они были в разноцветных одеяниях, блистающих чудным светом. Над всем этим сонмом святых Божиих Угодников, в свете неизобразимом, сидел на престоле дивной красоты Спаситель, а по правую руку Его сидел наш Государь Николай Александрович, окруженный Ангелами. Государь был в полном царском одеянии, в блестящей белой порфире и короне и держал в правой руке скипетр. Он был окружен Ангелами, а Спаситель - высшими Небесными Силами. Из-за яркого света я на Спасителя смотреть могла с трудом, а на земного царя смотрела свободно.
Святые мученики вели между собою беседу и радовались, что наступило последнее время и что их число умножится, так как христиан вскоре будут мучить за Христа и за неприятие печати. Я слышала, как мученики говорили, что церкви и монастыри будут уничтожены, а раньше из монастырей будут изгонять живущих в них. Мучить же и притеснять будут не только монахов и духовенство, но и всех православных христиан, которые не примут печати и будут стоять за имя Христово, за веру и за Церковь. Еще я слышала, как они говорили, что нашего Государя уже не будет и что время всего земного приближается к концу. Там же я слышала, что при антихристе Святая Лавра поднимется на небо; все святые угодники уйдут со своими телами тоже на небо, и все, живущие на земле, избранные Божии будут тоже восхищены на небо.
С этой трапезы Ангел повел меня на другую вечерю. Стол стоял наподобие первого, но несколько меньше. В великом совете сидели за столом святые патриархи, митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, священники, монахи и мирские в каких-то особенных одеяниях. Все эти святые были в радостном настроении. Глядя на них, и сама я пришла в необыкновенную радость.
Вскоре в спутницы мне явилась святая Феодосия, а Ангел скрылся. С нею мы пошли в дальнейший путь и поднялись на какую-то прекрасную возвышенность. Там был сад с цветами и плодами, а в саду много мальчиков и девочек в белых одеждах. Мы поклонились друг другу, и они чудно пропели "Достойно есть". В отдалении я увидела небольшую гору; на ней стояла Матерь Божия. Глядя на Нее, я неописуемо радовалась. Святая мученица Феодосия повела меня затем в другие райские обители. Первой на вершине горы мы увидели неописуемой красоты обитель, обнесенную оградой из блестящих прозрачных белых камней. Врата этой обители издавали особый яркий блеск. При виде ее я чувствовала какую-то особую радость. Святая мученица открыла мне врата, и я увидела дивную церковь из таких же камней, как и ограда, но еще светлее. Церковь та была необычайной величины и красоты. С правой ее стороны был прекрасный сад. И тут, в этом саду, как в прежде виденном, одни деревья были с плодами, в то время как другие только цвели. Врата в церковь были открыты. Мы вошли в нее, и я была поражена ее чудной красотой и бесчисленным множеством Ангелов, которые ее наполняли. Ангелы были в белых блестящих одеждах. Мы перекрестились и поклонились Ангелам, певшим в то время "Достойно есть" и "Тебе, Бога, хвалим".
Прямая дорога из этой обители повела нас к другой, во всем подобной первой, но несколько менее ее обширной, красивой и светлой. И эта церковь наполнена была Ангелами, которые пели "Достойно есть". Святая мученица Феодосия объяснила мне, что первая обитель была высших Ангельских чинов, а вторая - низших.
Третья обитель, которую я увидела, была церковью без ограды. Церковь в ней была так же прекрасна, но несколько менее светлая. Эта была, по словам моей спутницы, обитель святителей, патриархов, митрополитов и епископов.
Не заходя в церковь, пошли далее и по пути увидели еще несколько церквей. В одной из них - монахи в белых одеждах и клобуках; среди них я увидела и Ангелов. В другой церкви были монахи вместе с мирскими мужчинами. Монахи были в белых клобуках, а мирские в блестящих венцах. В следующей обители - церкви - были монахини во всем белом. Святая мученица Феодосия сказала мне, что это схимонахини. Схимонахини в белых мантиях и клобуках, с ними были мирские женщины в блестящих венцах. Среди монахинь я узнала некоторых монахинь и послушниц наших, еще живых, и среди них - умершую мать Агнию. Я спросила святую мученицу, почему некоторые монахини в мантиях, а другие без мантий, некоторые же наши послушницы в мантиях. Она ответила, что некоторые, не удостоившись мантии при жизни на земле, будут удостоены ее в будущей жизни, и, наоборот, получившие мантию при жизни лишены будут ее здесь.
Идя дальше, мы увидели фруктовый сад. Мы вошли в него. В этом саду, как и в прежде виденных, одни деревья были в цвету, а другие со спелыми плодами. Верхушки деревьев сплетались между собою. Сад этот был прекраснее всех прежних. Там были небольшие домики, точно литые из хрусталя. В саду этом мы увидели Архистратига Михаила, сказавшего мне, что сад этот - жилище пустынножителей. В саду этом я увидела сперва женщин, а идя дальше, мужчин. Все они были в белых одеждах, монашеских и не монашеских.
Выйдя из сада, я увидела вдали на хрустальных блестящих колоннах хрустальную крышу. Под этой крышей было много людей: монахов и мирских, мужчин и женщин. Тут Архистратиг Михаил стал невидим. Далее нам представился дом: был он без крыши, четыре же его стены были из чистого хрусталя. Его осенял воздвигнутый как бы на воздухе крест, ослепительного блеска и красоты. В этом доме находилось множество монахинь и послушниц в белых одеждах. И здесь я между ними увидела некоторых из нашего монастыря, еще живых. Еще дальше стояли две хрустальные стены, как бы две стены начатого постройкой дома. Двух других стен и крыши не было. Внутри, вдоль стен, стояли скамьи: на них сидели мужчины и женщины в белых одеждах.
Затем мы вошли в другой сад. В этом саду стояло пять домиков. Святая мученица Феодосия сказала мне, что эти домики принадлежат двум монахиням и трем послушницам нашего монастыря. Она их назвала, но велела имена их хранить в тайне. Около домиков росли фруктовые деревца: у первого - лимонное, а у второго - абрикосовое; у третьего - лимонное, абрикосовое и яблоня, у четвертого - лимонное и абрикосовое. Плоды у всех были спелые. У пятого деревьев не было, но места для посадки были уже выкопаны.
Когда мы вышли из этого сада, то нам пришлось спуститься вниз. Там мы увидели море; через него переправлялись люди: одни были в воде по шею, у других из воды были видны только одни руки; некоторые переезжали на лодках. Меня святая мученица перевела пешком.
Еще мы видели гору. На горе в белых одеждах стояли две сестры нашей обители. Выше их стояла Матерь Божия и, указывая мне на одну из них, сказала: "Се даю тебе в земные матери". От ослепительного света, исходящего от Царицы Небесной, я закрыла глаза. Потом все стало невидимым.
После этого видения мы стали подниматься в гору. Вся эта гора была усеяна дивно пахнувшими цветами. Между цветами было множество дорожек, расходившихся в разных направлениях. Я радовалась, что так тут хорошо, и вместе с тем плакала, что придется расстаться со всеми этими чудными местами, и с Ангелами, и со святой мученицей.
Я спросила Ангела: "Скажи мне, где мне придется жить?". - И Ангел, и святая мученица ответили: "Мы всегда с тобою. А где бы ни пришлось жить, терпеть всюду надо".
Тут я опять увидела Архистратига Михаила. У сопровождавшего меня Ангела в руках оказалась Святая Чаша, и он причастил меня, сказав, что иначе "враги" воспрепятствовали бы моему возвращению. Я поклонилась своим святым путеводителям, и они стали невидимы, а я с великой скорбью вновь очутилась в этом мире".
"В первые дни своего сна, - так рассказывала мне м. Анна, - Ольга все искала во сне шейный крест. По движениям ее было видно, что она его кому-то показывала, кому-то им грозила, крестила им и сама крестилась. Когда первый раз проснулась, говорила сестрам: "Этого враг боится. Я им грозила и крестила, и он уходил".
Тогда решили дать ей в руку крест. Она крепко зажала его в правой руке и не выпускала его 20 дней так, что силой нельзя было его у нее вынуть. При пробуждении она его выпускала из руки, а перед тем как заснуть, снова брала его в руку, говоря, что он ей нужен, что с ним ей легко.
После 20 дня она его уже не брала, объяснив, что ее перестали водить по опасным местам, где встречались "враги", а стали водить по обителям райским, где некого было бояться.
Однажды во время своего чудесного сна Ольга, держа в одной руке крест, другой распустила свои волосы, покрыла их бывшей у нее на шее косынкой. Когда проснулась, то объяснила, что видела прекрасных юношей в венцах. Юноши эти подали ей тоже венец, который она надела себе на голову. В это-то время она, должно быть, и надевала косынку.
1 марта, в среду вечером, Ольга, проснувшись, сказала: "Вы услышите, что будет в двенадцатый день". Бывшие тут сестры подумали, что это число месяца и что в это число с Ольгой может произойти какая-нибудь перемена. На эти мысли Ольга ответила: "В субботу". Оказалось, что это был 12 день ее сна. В этот день у нас в обители узнали об отречении Государя от престола. Первой узнала об этом по телефону из Киева я. Когда вечером Ольга проснулась, я в страшном волнении сказала ей: "Оля! Оля! Что случилось-то: Государь оставил престол!".
Ольга спокойно ответила: "Вы только сегодня об этом услышали, а у нас там давно об этом говорили. Царь уже там давно сидит с Небесным Царем". Я спросила Ольгу: "Какая же тому причина?". "Какая была причина Небесному Царю, что с Ним так поступили: изгнали, поносили и распяли? Такая же причина и этому Царю. Он - мученик". "Что же, - спрашиваю я, - будет?". Ольга вздохнула и ответила: "Царя не будет, теперь будет антихрист, а пока новое правление". - "А что, это к лучшему будет?". "Нет, - говорит, - новое правление справится со своими делами, тогда возьмется за монастыри. Готовьтесь, готовьтесь все в странствие". "Какое странствие?" - "Потом увидите". "А что же брать с собою?" - спрашиваю. "Одни сумочки". - "А что в сумочках понесем?". Тут Ольга сказала одну старческую тайну и прибавила, что и все то же понесут.
"А что будет с монастырями? - продолжаю допытываться. - Что будут делать с кельями?". Ольга с живостью ответила: "Вы спросите, что с церквями делать будут? Разве одни монастыри будут теснить? Будут гнать всех, кто будет стоять за имя Христово и кто будет противиться новому правлению и жидам. Будут не только теснить и гнать, но будут по суставам резать. Только не бойтесь: боли не будет, как бы сухое дерево резать будут, зная, за Кого страдают".
"Но мы, - говорю, - и в монастыре одни других гоним". "То, - отвечает, - не вменится, а вот это гонение вменится".
При этом разговоре сестры пожалели Государя: "Бедный, бедный, - говорили они, - несчастный страдалец! Какое он терпит поношение!". На это Ольга весело улыбнулась и сказала: "Наоборот, из счастливых счастливейший. Он - мученик. Тут пострадает, а там вечно с Небесным Царем будет".
19 день своего сна, в субботу 11 марта, Ольга, проснувшись, сказала мне: "Услышите, что будет в 20 день". Я думала, что это число месяца, а Ольга пояснила: "В воскресенье". В воскресенье 12 марта был 20 день ее сна… (Далее видения не касаются загробного опыта и личности Государя)".
…После того она долго была в большой задумчивости и тоске и плакала. На расспросы сестер отвечала: "Как мне не плакать, когда я уже не увижу ничего из того, что видела, а все здешнее, даже и то, что прежде было мне приятно, все мне теперь противно, а тут еще эти расспросы… Господи, скорее бы опять туда!".
Когда потом записывалось в Киеве бывшее с Ольгой, то она сказала: "Пишите - не пишите: все одно - не поверите. Не то теперь время настало. Разве только тогда поверят, когда начнет исполняться что из моих слов".
Таковы видения и чудесный сон Ольги. Эту Ольгу и старицу ее я видел, с ними разговаривал. На вид Ольга самая обыкновенная крестьянская девочка-подросток, малограмотная, ничем по виду не выдающаяся. Глаза только у нее хороши были - лучистые, чистые, и не было в них ни лжи, ни лести. Да как было и лгать, и притворяться пред целым монастырем, да еще в такой обстановке - почти 40 дней без пищи и питья?!!.. Я поверил и верю: Аминь глаголю вам: иже аще не приимет Царствия Божия, яко отроча, не имать внити в не (Лк. 18, 17).
(Нилус С. "На берегу Божией реки". СПб., 1996 г.;
"Россия перед Вторым пришествием". М., 1993 г.)
Зимой 1923/24 года я заболела воспалением легких.
В течение восьми дней температура держалась на 40,8 градусах. Приблизительно на девятый день болезни я видела знаменательный сон.
Еще в самом начале, в полузабытьи, когда я силилась творить Иисусову молитву, меня отвлекали видения - прекрасные картины природы, над которыми я словно плыла. Когда я вслушивалась в музыку или засматривалась на чудесные пейзажи, оставляя молитву, меня потрясала с ног до головы злая сила, и я скоро принималась за молитву. По временам приходила в себя и видела отчетливо всю окружающую меня обстановку.
Вдруг около моей кровати появился мой духовник, иеромонах Стефан. Он, взглянув на меня, сказал: "Пойдем". Памятуя всем сердцем учение Церкви относительно опасности доверия к видениям, я стала читать молитву "Да воскреснет Бог…" Прослушав ее с тихой улыбкой, он сказал: "Аминь" - и словно взял меня с собой куда-то.
Мы очутились как будто в недрах земли, в глубоком подземелье. Посреди протекал бурный поток с черной водой. Я подумала о том, что бы это означало. И в ответ на мою мысль отец Стефан без слов, мысленно мне ответил: "Это мытарство за осуждение. Осуждение никогда не прощается".
В глубоком потоке я увидела мою знакомую, еще в то время живую. С ужасом взмолилась я о ней, и она как бы вышла сухая. Смысл виденного был такой: если бы она умерла в том состоянии, в каком была в то время, она бы погибла за грех осуждения, не покрытый покаянием. (Она, бывало, говорила, что детей в целях отвращения от греха надо приучать осуждать дурно поступающих людей). Но так как час смертный ее не настал, то она сможет великим скорбями очиститься.
Мы пошли к истоку ручья вверх и увидели, что он вытекает из-под огромных, мрачных, тяжелых дверей. Чувствовалось, что за этими вратами - мрак и ужас… "Что же это?" - подумала я. "Там мытарства за смертные грехи", - подумал мне в ответ ведущий. Слов между нами не было. Мысль отвечала на мысль непосредственно.
От этих ужасных, закрытых наглухо врат мы повернули обратно и словно поднялись выше. (К сожалению, я не помню всей последовательности виденного, хотя все видения передаю совершенно точно).
Мы оказались словно в магазине готового платья. На вешалках кругом висело много одежды. Было нестерпимо душно и пыльно. И тут я поняла, что эти платья - мои мысленные пожелания хорошей одежды в течение всей жизни. Здесь же я видела свою душу, словно распятую, повешенную на вешалке, как костюм. Душа моя точно претворилась в платье и пребывала, задыхаясь в скуке и томлении. Другой образ страдающей души был здесь в виде манекена, посаженного в клетку и тщательно модно одетого. И эта душа задыхалась от пустоты и скуки тех суетных тщеславных желаний, которыми тешилась в жизни мысленно.
Мне стало понятно, что в случае моей смерти здесь бы мучилась, томясь, в пыли моя душа.
Но отец Стефан провел меня дальше. Я увидела как бы прилавок с чистым бельем. Две мои родственницы (в то время еще живые) без конца перекладывали с места на место чистое белье. Ничего особенно ужасного как будто эта картина не представляла, но на меня повеяло опять невероятной скукой, томлением духа. Я поняла, что такой бы была загробная участь моих родственниц, если бы они к этому времени умерли; они не совершали смертных грехов, были девицы, но не заботились о спасении, жили без смысла, и эта бесцельность перешла бы вместе с их душами в вечность.
Затем я увидела словно класс, наполненный солдатами, с укором глядевшими на меня. И тут я вспомнила о своей недоконченной работе: одно время мне пришлось заниматься с увечными воинами. Но потом я уехала, не отвечала на их письма и запросы, оставив их на произвол судьбы в трудное переходное время первых годов революции…
Затем меня окружила толпа нищих. Они протягивали ко мне руки и говорили умом, без слов: "Дай, дай!" Я поняла, что этим бедным людям я могла бы помочь при жизни, но почему-то не сделала этого. Непередаваемое чувство глубокой виновности и полной невозможности оправдать себя наполнило мое сердце.
Мы пошли дальше. (Еще я видела свой грех, о котором никогда не думала, - неблагодарность по отношению к прислуге, именно то, что труд ее принимала как нечто должное. Но образ виденного забылся, остался в памяти только смысл).
Должна сказать, что передавать виденные образы мне очень трудно: они не улавливаются словами, грубея, тускнея.
Вот путь нам загородили весы. На одну чашу сыпались непрестанным потоком мои добрые дела, а на другую падали с шумом и разлетались вокруг с сухим треском пустые орешки: это был символ моего тщеславия, самоценения. По-видимому, эти чувства вполне обесценили все положительное, так как чаша с пустыми орешками перевесила. Добрых дел без примеси греха не оказалось. Ужас и тоска охватили меня. Но вдруг откуда-то упал на чашу пирог или кусок торта, и правая сторона перевесила. (Мне показалось, что кто-то мне дал "взаймы" свое доброе дело).
Вот остановились мы перед горою, горою пустых бутылок, и я с ужасом осознала, что это образ моей гордости, пустой, напыщенной, глупой. Ведущий подумал мне в ответ, что если бы я умерла, то на этом мытарстве мне пришлось бы как бы открывать каждую бутылку, что составило бы непосильный труд и бесплодный.
Но тут отец Стефан взмахнул словно каким-то гигантским штопором, изображавшим собою благодать, и все бутылки разом открылись. Я, освобожденная, пошла дальше.
Надо прибавить, что я шла в иноческой одежде, хотя в то время только готовилась к постригу.
Старалась я ступать по следам духовника, и если же ступала мимо, то вылезали змеи и старались ужалить меня.
Духовник вначале был в обычном монашеском одеянии, превратившемся потом в царственную пурпурную мантию.
Вот подошли мы к бушующей реке. В ней стояли какие-то злые человекообразные существа, бросавшие друг в друга с неистовой злобой толстые бревна. Увидев меня, она завопили с какой-то ненасытной злобой, пожирая меня глазами и стремясь наброситься на меня. Это было мытарство гнева, проявленного, несдержанного. Оглянувшись, я заметила, что за мной ползет слюна, величиной с человеческое тело, но без форм, с лицом женщины. Никакими словами не могу я передать ненависть, сверкавшую в ее неотступно смотревших на меня глазах. Это была моя страсть раздражительности, словно тождественная бесу раздражительности. Надо сказать, что я ощущала там свои страсти, которые развила и раскормила в жизни, как нечто единое с бесами, их возбуждающими.
Эта слюна все время хотела обвить и задушить меня, но духовник отклонял ее, мысленно говоря: "Еще она не умерла, может покаяться". Неотступно, с нечеловеческой злобой глядя на меня, она ползла за мной почти до конца мытарств.
Затем мы подошли к запруде, или плотине, в виде как бы вала со сложной системой трубочек, через которые просачивалась вода. Это был образ моего гнева сдержанного, внутреннего, символ многоразличных мысленных злобных построений, имевших место только в воображении. Если бы я умерла, то мне бы пришлось словно через все эти трубочки протискиваться, процеживаться с невероятными муками. Опять чувство страшной безответной виновности охватило меня. "Еще не умерла", - подумал отец Стефан и увел меня дальше. Долго еще вслед мне неслись вопли и бешеный плеск из реки - гнева.
После этого мы опять словно поднялись выше и попали в какое-то помещение. В углу, как бы отгороженном, стояли какие-то чудовища, без!образные, потерявшие образ человеческий, покрытые и насквозь пропитанные каким-то отвратительным срамом. Я поняла, что это мытарства за непристойность, похабные анекдоты, неприличные слова. Я с облегчением подумала, что в этом-то я не грешна, и вдруг услышала, как эти чудовища ужасными голосами заговорили: "Наша, наша!" И мне с поразительной отчетливостью вспомнилось, как я, будучи десятилетней гимназисткой, писала в классе с подругой какие-то глупости на бумажках. И опять та же безответность, связанная с глубочайшим сознанием виновности, охватила меня. Но ведущий с теми же мысленно произнесенными словами: "Еще не умерла" - отвел меня. Поблизости, словно при выходе из этого отгороженного закоулка, я увидела свою душу в виде фигурки, заключенной в стеклянную баночку. Это было мытарство за гадание. Я почувствовала тут, как унижает, умаляет бессмертную душу гадание, превращая ее словно в безжизненный лабораторный препарат.
Далее в противоположном углу, как бы сквозь окна, ведущие в соседнее нижнее помещение, я увидела бесчисленное множество кондитерских изделий, расставленных рядами: это были съеденные мною сласти. Хотя бесов я здесь не видела, но от этих заботливо собранных в течение моей жизни проявлений черевоугодия веяло бесовским ехидством. Я должна была бы снова все это поглощать, уже без наслаждения, но как бы под пыткой.
Потом мы прошли мимо бассейна, наполненного беспрестанно вращающейся раскаленной, словно расплавленной, золотистой жидкостью. Это было мытарство за мысленно-извращенное сладострастие. Лютой мукой веяло от этой расплавленной двигающейся жидкости.
Затем я увидела душу моего знакомого (еще не умершего) в виде чудесного по цвету и нелепого по форме цветка. Он состоял из дивных розовых лепестков, сложенных в длинную трубочку: ни стебля, ни корня не было. Духовник подошел, обрезал лепестки и, глубоко всадив их в землю, сказал: "Теперь принесет плод".
Неподалеку стояла душа моего двоюродного брата, вся насквозь заложенная военной амуницией, словно души-то, собственно, и не было. Брат этот очень любил военное дело ради него самого, не признавал никаких других занятий для себя.
После этого мы перешли в другое, меньшее помещение, в котором стояли уроды: гиганты с крошечными головками, карлики с огромными головами. Тут же стояла я в виде огромной мертвой монахини, словно деревянной. Все это были символы людей, проводивших самочинно-подвижническую жизнь, без послушания и руководства: у одних преобладал телесный подвиг, у других была слишком развита рассудочность. В отношении себя я поняла, что будет время, когда я оставлю послушание духовнику и умру духовно. (Так и случилось, когда в 1929 году я, нарушив советы отца Стефана, ушла в раскол, не желая признавать митрополита Сергия, будущего Патриарха. Отломившись от древа жизни, я действительно внутренне высохла, омертвела и только по заступничеству Пресвятой Пречистой Владычицы нашей Богородицы вернулась в лоно Церкви). Ноги мои словно пристыли к полу, но после горячей молитвы Божией Матери снова получила возможность идти дальше за отцом Стефаном. Это было не мытарство, а как бы образ будущих моих уклонений от правильного пути ко спасению.
Потом потянулся ряд огромных пустых храмов, по которым мы утомительно долго шли. Я еле передвигала ноги и мысленно спросила отца Стефана о том, когда же кончится этот путь. Он сейчас же подумал мне в ответ: "Ведь это твои мечты, зачем столько мечтала?" Храмы, через которые мы проходили, были очень высокие и красивые, но чуждые Богу, храмы без Бога.
По временам стали встречаться аналои, перед которыми я, становясь на колени, исповедовалась, в то время как ведущий, ожидая, стоял рядом. Первый священник, которому я исповедовалась, был отец Петр (наш соборный протоиерей, у которого я действительно и исповедовалась первый раз после этого сновидения). Далее я не видела во время исповеди духовника, но исповедовалась часто у аналоев. Все это мне говорило о моей предстоящей жизни, о спасении через частое Таинство Исповеди.
Вдруг мы услышали как бы барабанный бой и, оглянувшись, увидели в стене справа икону святителя Феодосия Черниговского, который мне словно напоминал о себе. Святитель стоял в кивоте во весь рост, живой. Я вспомнила, что в последнее время перестала ему молиться.
Затем, когда мы пошли дальше, навстречу нам вышел святитель Николай Мирликийский. Он был весь розовый и золотой, как лепесток розы, пронизанный золотистыми лучами солнца. Моя душа содрогнулась от соприкосновения со святыней, и я в ужасе бросилась ниц. Заныли мучительно все язвы душевные, словно обнаженные и освещенные изнутри этой потрясающей близостью со святостью. Лежа ниц, я между тем видела, как святитель Николай поцеловал духовника в щеку... Мы пошли дальше.
Вскоре я почувствовала, что Матерь Божия может спуститься к нам. Но моя немощная грехолюбивая душа заметалась отчаянно от невозможности непосредственного общения со святыней.
Мы пошли и почувствовали, что близко выход. Почти у самого выхода я увидела мытарство одного моего знакомого, а по выходе - одну монахиню, которую словно подбрасывали на доске вверх. Но здесь чужие грехи не привлекали совершенно моего внимания.
Потом мы вошли в храм. Притвор был в тени, а главная часть храма - залита светом.
Высоко в воздухе около иконостаса стояла стройная фигура девушки необычайной красоты и благородства, облеченная в пурпурную мантию. Овальным кольцом в воздухе окружали ее святые. Эта дивная девушка показалась мне необычайно знакомой, родной, но я тщетно силилась вспомнить, кто она: "Кто ты, милая, родная, бесконечно близкая?" И вдруг что-то внутри меня сказало, что это моя душа, данная мне Богом, душа в том девственном состоянии, в каком она была из купели крещения: образ Божий в ней не был еще искажен. Окружали ее святые заступники, не помню, кто именно, - один, помнится, был словно в древних святительских одеждах. Из окна храма лился чудный свет, озаряя все кротким сиянием. Я стояла и смотрела, замирая.
Но тут из сумеречной тени притвора ко мне подошло ужасное существо на свиных ногах, развратная баба, безобразная, низкая, с огромным ртом, с черными зубами поперек живота. О, ужас! Это чудовище была моя душа в настоящем ее состоянии, душа, исказившая образ Божий, без!образная.
В смертной безысходной тоске затрепетала я. Чудовище как бы хотело прильнуть ко мне со злорадством, но ведущий отстранил меня со словами: "Еще не умерла", - и я в ужасе устремилась за ним к выходу. В тени, вокруг колонны, сидели и другие подобные уроды - чужие души, но не до чужих грехов мне было.
Уходя, я оглянулась и опять с тоской увидела в воздухе, на высоте иконостаса, ту родную, близкую и давно забытую, утерянную…
Мы вышли и пошли по дороге. И тут как бы стала изображаться моя предстоящая земная жизнь: я увидела себя среди старинных, занесенных снегом монастырских построек. Меня окружили монахини, словно говоря: "Да, да, хорошо, что пришла". Подвели меня к игумену, тоже приветствовавшему мое прибытие. Но я почему-то страшно не хотела оставаться там, сама себе удивляясь во сне, так как в этот период жизни (перед болезнью) уже стремилась к монашеству.
Потом как-то мы вышли оттуда и очутились на пустынной дороге. Около нее сбоку сидел величественный старец с большой книгой в руках. Мы с духовником стали перед ним на колени, и старец, вырвав лист из книги, подал его отцу Стефану. Тот взял его и - исчез. Я поняла - умер. Исчез и старец. Я осталась одна. В недоумении, со страхом, я пошла вперед, дальше по пустынной песчаной дороге. Она привела меня к озеру. Был закат. Откуда-то доносился тихий церковный звон. На берегу озера стеной стоял бор. Я остановилась в полном недоумении: дороги не было. И вдруг, скользя над землей, в воздухе передо мной явилась фигура духовника. В руках у него было кадило, и он строго смотрел на меня. Двигаясь в сторону леса лицом ко мне, он кадил и словно звал меня. Я последовала за ним, не спуская с него глаз, и вошла в чащу леса. Он скользнул сквозь стволы деревьев, как призрак, и все время кадил, неотступно глядя на меня. Мы остановились на полянке. Я опустилась на колени и стала молиться. Он, бесшумно скользя вокруг полянки и не спуская с меня строгих глаз, покадил ее всю и исчез - я проснулась.
Несколько раз во время этого сна я приходила в себя, видела комнату, слышала дыхание спящей родственницы. Сознательно не желая продолжения сновидения, я читала молитву, но снова против воли словно уходила из себя.
Когда я теперь окончательно проснулась, то ясно поняла, что умираю, и тут всю свою жизнь ощутила как бесцельную, не приготовившую меня к вечности.
"Даром, даром прожита жизнь", - твердила я и с горячей молитвой приникла к Царице Небесной, дабы Она испросила мне время на покаяние. "Обещаю жить для Сына Твоего", - вылилось из глубины моего сердца. И в тот же момент словно благодатной росой обдало меня. Жара как не бывало. Я почувствовала легкость, возвращение к жизни.
Сквозь ставни, в щели, я увидела звезды, зовущие меня к новой, обновленной жизни…
Наутро врач констатировал мое выздоровление.
(Монахиня Сергия (Клименко).
"Минувшее развертывает свиток...". М., 1998 г.)
Раньше, когда я только пришла к православной вере, мне казалось, что Господь, видя нашу греховность, не являет нам больше Свои чудеса. Но то, что случилось со мной вскоре, заставило меня думать по-другому. И я готова поведать обо всем. Но для этого, пожалуй, начну по порядку.
Мой путь к Православию оказался нелегким и томительно долгим. Я родилась во времена активного строительства "рая на земле", когда упорно внушалось, что Бога нет, а сама "религия - это опиум для народа". Более всего очернялось Православие. И в моей душе прочно укоренилось отношение к вере предков как к чему-то отсталому и примитивному.
Но вопрос, в чем смысл земного бытия, стал волновать меня довольно рано. И с детских лет я пыталась постичь тайны природы, изучая ее. Потратив на это не один год, я не получила вразумительного ответа. Интуитивно я ощущала, что за материальным проявлением жизни стоит жизнь неведомая и, возможно, более разнообразная и сложная. Я догадывалась, что внутренняя природа человека, его душа каким-то образом связаны с невидимой жизнью. Одно время я увлекалась психологией и философией. Но разнообразные теории не внушили мне доверия, и я перестала ими интересоваться.
На тот момент в моем сознании уже витало понятие "Творец", "Создатель". Но я упорно избегала понятия "Бог", которое ассоциировалось для меня с фанатизмом. И в результате со всей безоглядностью окунулась в бескрайнее множество восточных верований, столь заманчиво обещающих открыть Истину. Вдруг я стала догадываться, что меня упорно "водят за нос", стараясь и вовсе увести от Истины.
Не полагаясь больше на свои силы, осознав лишь полное свое ничтожество перед Непостижимым, я взмолилась тогда ко Творцу со всей искренностью и отчаянием, переполнявшим меня: "Господи, приведи меня к Себе! Укажи путь, ведущий к Тебе, Истине!..". С этого момента я только жила и дышала этой внутренней молитвой-мольбой.
И Господь услыхал меня. И открыл путь к Себе. Я приняла святое крещение. Вскоре Православное вероисповедание, глубоко тронув меня, стало единственным смыслом жизни. Я была потрясена тем, что всю жизнь ходила рядом с Истиной, совсем не подозревая об этом. Возможно, чтобы трепетнее дорожить верой предков, Господь и привел меня к ней столь тернистым путем.
На этом милость и щедрость Всевышнего ко мне не окончилась. Вдруг я обрела необыкновенное состояние внутреннего покоя и умиротворенности, неведомое мне ранее. Вместе с этим мое давно нездоровое тело чудесным образом вдруг освободилась от плена многочисленных болячек. Тело оживилось, ощутив давно позабытую юношескую свежесть. И мне казалось тогда, что все эти необыкновенные дары я получила навечно.
Так продолжалось не один месяц, пока я с усердием постигала церковную жизнь с ее удивительными Таинствами. Поначалу я совсем не осознавала, для чего даются мне эти новые силы. И вместо того чтобы приумножать их и дорожить ими, я принялась тратить их неразумно и безоглядно. Постепенно все более предаваясь бренной суетности, я стала пренебрегать службами, забывая о Таинствах, так питающих и очищающих душу. И что же было результатом? Все дары, данные мне милостью свыше, я так же неожиданно утратила. Вот тогда-то все мои прежние болезни и вернулись ко мне, но с еще большей силой. А внутренний покой сменило изнуряющее душу омрачение. Будто меня и вовсе не касалась благодать Божия.
К тому времени мне было уже сорок лет. А на руках поздний ребенок, которому всего пять с половиной лет. Нужно было заботиться о нем, кормить, одевать его. И позабыв о самом главном - о спасении души, я целиком окунулась в бытовую круговерть. Мое существование без Бога вновь стало походить на бессмысленный, суматошный бег, от которого я постоянно ощущала лишь неимоверную усталость.
На мое счастье, Господь вновь призрел на меня и услыхал мой слабый, но отчаянный призыв. И на этот раз Он явил Свою безграничную милость. Еще за день до этого, совсем не подозревая ни о чем, я все так же предавалась мирской суете. Я работала художником и старалась исполнить в срок большой заказ. Резко ухудшающееся здоровье заставило меня по окончании работы сразу пойти к врачу. Я давно не обращалась за медицинской помощью. И сухие слова хирурга: "Завтра срочно на операцию…" - явились для меня шоком. Внутри у меня все тут же похолодело. Вдруг вся моя жизнь, жизнь, в которой уже не было времени на то, чтобы остановиться и задуматься, неожиданно и резко остановилась, застыв перед ужасающей неизвестностью. "Как же я?.. Что же будет со мной? Что будет с моими близкими, с моим маленьким ребенком? - думала я.- Ведь операция предстоит под общим наркозом. А это означает немалую вероятность моей грешной душе навеки покинуть тело! С чем предстанет она пред Господом?.."
Разрешая финансовые трудности семьи, я работала день и ночь, совсем забывая о Боге. Уже более месяца я не посещала храм, не исповедовалась и не причащалась Святых Тайн. Накопившиеся нераскаянные грехи тяготили душу. Но столь длительное непосещение храма я оправдывала перед своей ноющей совестью и перед Богом временными обстоятельствами, сильной усталостью и недостатком времени. Со внезапным известием о предстоящем вся моя жизнь и ее ценности мгновенно переменились. И в эту длинную и мучительную ночь перед операцией я совсем не спала, думая о том, что наиболее важным и единственным для меня теперь осталось лишь спасение души. Сознание своей греховности приводило в жгучее отчаяние. И внутри меня все горело мучительно сжигающим огнем. С трудом дождавшись утра и оставив приготовления к больнице, я опрометью бросилась в знакомый монастырь к священнику, у которого раньше всегда исповедовалась, надеясь, что он не откажет мне в помощи. К моему великому счастью, батюшка был в монастыре. Более часа я провела в сердечном раскаянии и плаче по своим грехам. Господь был так милостив, что не отказал мне и в Причастии Святых Таин. Мне сразу стало легче. Таинства сняли с моей омраченной души тяжкий груз. А наставления священника, который не утаил правды, настраивал меня на самое худшее, очень помогли мне справиться с животным страхом и правильно подготовить себя к операции. Наконец-то успокоившись, я предала себя воле Всевышнего.
Все оставшееся время до операции я лишь твердила Иисусову молитву. Стараясь не терять ее, я легла на операционный стол. Когда "пошел" наркоз и во рту ощутился холодок, мысли стали расплываться, словно таять. И я успела произнести мысленно лишь: "Господи, в руце Твои…" Но потом, собравшись с силами, ощущая всю важность этой молитвы в столь ответственный момент своей жизни, я все же договорила: "…предаю душу свою".
До этого случая я не раз переносила операции под общим наркозом. И каждый раз, когда приходила в себя, было лишь ощущение глубокого сна без сновидений. А на этот раз… Когда я договорила молитву, я словно вылетела куда-то. При этом сознание не покидало меня ни на долю секунды. Я будто вынырнула в другом измерении. Признаюсь сразу, что то, что начало происходить со мной с этого момента, было вне земных ощущений и понятий. И при всей скудости человеческого языка не подлежит полному описанию. Но я все же дерзнула сделать это, ведомая волей свыше.
Ничто во мне и вне меня и отдаленно не напоминало земное. Все человеческие ощущения исчезли тут же. Все земное ушло, исчезло без следа. Но я точно знала, что это я и что все это происходит со мной. Ощущения себя были столь не по земному яркими и цельными, что человеческому уму не представляется возможным оценить это. На земле же, отягощенные плотью, ощущения себя весьма ограничены и замкнуты на своем "я". К тому же человеческое сознание, постоянно раздираемое потоком мыслей и шквалом эмоций, не имеет цельности, как я поняла спустя время, оценив свое состояние ТАМ.
Итак, мое сознание было сконцентрировано воедино четко и ясно. В следующее мгновение мне вдруг захотелось определить себя, осознать: что я есть, чем я являюсь? И мое сознание неожиданно и незримо вдруг отделилось от меня самой. И я увидела себя со стороны. И смогла рассмотреть себя саму очень подробно. По земному это звучит, по крайней мере, странно и неправдоподобно. Но ТАМ своя реальность и свои законы бытия, абсолютно не подчиненные нашему пониманию…
Если говорить о времени, то весь этот эпизод происходил очень быстро. Но и временн!ые понятия ТАМ так же своеобразны: время ТАМ как бы существует во времени. И момент, когда я рассматривала себя со стороны, был самостоятельным и емким куском времени в общем ходе мгновенных событий, ни на миг не останавливающихся.
В следующий момент я увидела перед собой огромное светлое пространство, вызывающее покойную, светлую радость. Это необъятное светлое пространство простиралось до горизонта, который был отчетливо виден. А за мной, я чувствовала, была грань, отделяющая меня от пропасти (так я ощущала то место, откуда только что "пришла"). Я как бы находилась на плоскости, под которой была темная и глухая бездна. Эта незримая и неведомая плоскость отделяла ту гнетущую, мрачную бездну от бескрайнего светлого пространства, в котором теперь оказалась я.
Еще на земле, перед операцией, я отчаянно молилась о том, чтобы Господь дал мне еще хотя бы немного времени, хоть самую малость его, чтобы раздать долги ближним. Я мучительно молила Его о том, чтобы Он дал мне эту возможность. И когда оказалась ТАМ, во мне была единственная цель. Все во мне было подчинено ей и сконцентрировано на этой цели. Это было непреодолимое желание и непременно попасть к НЕМУ. Кто был над всем и во всем, Кому подчинено все сущее. Слово "Бог" в моем сознании на тот момент отсутствовало. Но я четко знала, что это Последняя Инстанция, Вершитель всего, Судия. Мне было необходимо попасть к НЕМУ с ПРОСЬБОЙ. С ПРОСЬБОЙ, которую я принесла с собой оттуда, откуда только что пришла, и важнее которой во мне и для меня ничего не было. Это было единственно важное для меня. Я даже и не осознавала, не задумывалась над тем, в чем состоит эта просьба. Но именно эта ПРОСЬБА и была единственным движущим фактором, заставлявшим меня с непреодолимой жаждой всем своим существом стремиться к НЕМУ, - вот что заполняло и переполняло всю меня.
На какое-то мгновение я почувствовала себя совсем одинокой. Но это было лишь только мгновение. Потому что в следующий миг (независимо от меня и моего побуждения) вдруг началось движение, в котором я была уже не одна. И я сразу почувствовала это чье-то присутствие, хотя еще и не увидела никого. Но кто-то или что-то очень теплое, большое, надежное вдруг возникло откуда-то рядом со мной, опекая и сопровождая меня в начавшемся внезапно движении. Было чувство, что столь неожиданное возникновение кого-то дано с высшего соизволения, из сочувствия ко мне, попавшей в непривычные условия, в поддержку и направление меня. И я сразу ощутила в себе уверенность и доверие к неведомому провожатому и попыталась передать своему спутнику свои намерения. Но это оказалось совершенно излишним, так как он и без моего уведомления знал все о моем намерении здесь. И, беспрекословно подчиняясь моему главному желанию-цели, он увлек меня за собой.
Сделаю небольшое отступление, чтобы дополнить свой рассказ. Спустя пару дней после операции меня навестила соседка. Я поведала ей без каких-либо подробностей о том, что во время операции "путешествовала". Тут она вспомнила, что более семи лет назад, так же находясь под общим наркозом во время операции, тоже "путешествовала". Она принялась очень подробно описывать все, и я поразилась удивительному сходству (даже в мелочах) с моими впечатлениями. Впечатления ее путешествия были настолько сильными, что она помнила все с не тускнеющей от времени ясностью вот уже более семи лет. Но была в наших с ней "путешествиях" одна, и очень значительная разница. А именно: мою знакомую ТАМ никто не сопровождал, и она испытывала ТАМ чувство безмерного одиночества. Могу еще дополнить, что она верующий в Бога человек, но не православная и некрещенная, отрицающая Христа как Спасителя.
Теперь снова продолжу о своем путешествии. Спутник, который направлял наше с ним движение, ощущался мною все яснее и яснее. Я все более осознавала, что он обязан с Чьего-то высшего соизволения показывать мне все это и я должна пройти весь этот маршрут, определенный мне свыше. Но мною все же более всего владела лишь одна цель - как можно скорее попасть к НЕМУ. Мой спутник, казалось, тут же улавливал все то, что происходило во мне. Любое движение во мне сразу, как мысль, передавалось ему, словно при разговоре двух хорошо понимающих друг друга людей. Но язык нашего с ним общения был совсем не человеческий. Уловив мое нетерпеливое желание, мой провожатый беспрекословно подчинился мне. Мы вскоре очутились в ограниченном пространстве, в центре которого была некая воронка. Эта воронка под наклоном уходила в какое-то неведомое пространство под нашим, будто внутрь его. Я в нерешительности остановилась совсем близко с этой воронкой. Остановился и мой провожатый. Мы как бы что-то выжидали, почувствовав, что нужно остановиться.
Теперь мне представилась возможность со всеми подробностями разглядеть своего спутника. Он не был ни мужчиной, ни женщиной. Длинные волнистые волосы спадали с головы на распростертые крылья и сливались с ними воедино. На нем было одеяние, которое скрывало конечности. Весь мой спутник - его голова, лик, длинные распущенные волосы, крылья и одежда - мерцали, переливаясь цветовыми волнами, что очень походило на переливание света по перламутровой поверхности морской раковины. Его тело по качеству не походило на грубую человеческую плоть, а как бы состояло из непрозрачного плотного эфира. Аромат, который исходил от моего спутника, был не просто запахом. Это был необыкновенно чудный духовный аромат, подобный которому в земных условиях я ни разу не ощущала. Лицо его, излучая неземной покой, было мягким и невозмутимым. На лице были и глаза, и нос, и уста. Но все это было единым, без резких границ и очертаний, еще более выражая этим мягкость и прекрасность лика.
Позже, на земле, я пыталась понять, почему мой спутник был так поразительно знаком мне, будто напоминал кого-то. Спустя время я вспомнила. Да, да, несомненно, - "Троица" Андрея Рублева! Удивительные лики иконы отражают ту же невозмутимость и спокойствие, ту же мягкость и прекрасность неземной умиротворенности. И даже внешнее сходство, пропорции лица и тела очень близки к внешности моего спутника, которая очень напоминала, тем же, образы с древнерусских икон. И мне подумалось, что в молитвенном подвиге святым иконописцам открывалось истинное в!идение мира невидимого, сокрытого от грешных, плотских глаз.
Пока я разглядывала своего спутника, он дал утвердительно понять мне, что мы у моей желанной цели. Все время нашего общения я ясно ощущала еще и то, что, подчиняясь мне, он более этого был управляем и всецело подчиняем воле свыше, которая незримо, но неотъемлемо руководила и управляла им все время. Еще я так же ясно чувствовала, что мой спутник знал то, во что я не была посвящена. Но у меня почему-то не возникало и малейшего желания узнать более того, что мне было попущено свыше.
В следующий момент я увидела, как такие же, как я, со своими провожатыми, вдруг возникая откуда-то, молниеносно устремляются в воронку и исчезают там, как будто втягиваясь, засасываясь в нее. Они, как бесцветные прозрачные тени, мелькали один за другим. Спутники держали своих подопечных между крыльями, заботливо прикрывая ими свою бесценную ношу. То пространство, где я со своим провожатым задержалась по неясной пока мне причине, было для них лишь кратким мигом на пути следования к их цели. Мой спутник, провожая взглядом мелькающие тени, плавно повернул голову, и я увидела его столь же прекрасный профиль. Какое-то время он невозмутимо наблюдал за происходящим, как будто выжидая что-то. Вдруг во мне возникла непреодолимая тяга - стремление следовать вместе со всеми в эту воронку. Но мой спутник мгновенно уловил происходящее во мне и тут же дал мне понять, чтобы я присоединилась к нему. Не раздумывая, я сразу, в одно мгновение очутилась под его распростертым правым крылом. И уже оттуда, как из надежного убежища, наблюдала происходящее. Мое нетерпение нарастало все более и более, и я недоумевала: чего мы ждем? Мне так не терпелось подчиниться общему движению и последовать в манящую воронку. Но мой спутник, казалось, выжидал момент сообщить мне то, о чем я сама должна была догадаться и не настаивать на своем. В конце концов он сказал мне: "Еще не время".
Он сказал мне это очень убедительно и твердо. И я тут же, не раздумывая, согласилась с ним, как будто мгновенно поняла все, что мне ТУДА не время. С этого момента я вдруг почувствовала, как начала двигаться вниз, уже совсем в другом пространстве. Я как будто выпала из того измерения и спускалась вниз, летела уже одна, без своего провожатого. Но его внезапное исчезновение ничуть не встревожило и не испугало меня.
Я падала сквозь белый туман, скорее, это был белый свет, и мне было безмятежно, хорошо и покойно. Все мои желания, которые до этого занимали все мое существо и были самыми значимыми и важными для меня, неожиданно исчезли, растворились, не оставив следа. Блаженство, которое я ощутила взамен, невозможно выразить, так как ничего хоть сколько-то похожего в моей жизни я не испытывала (да и вовсе не подозревала о подобном). Все вокруг наполняло состояние бесконечной и безграничной ЛЮБВИ ко мне и к окружающему меня.
Это была всеобъемлющая ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ, исходящая от НЕГО, ЛЮБОВЬ, которая пронизывала и охватывала все мое существо, отзываясь во мне детской преданностью и столь же бескорыстной любовью к своему Создателю. Блаженный трепет, безграничное счастье наполняло меня. Вся я словно существовала только ради этой трепетной любви к НЕМУ, одновременно всей собой впитывая ЛЮБОВЬ, излучаемую Всевышним. И не было ни границ, ни предела глубины этой всеобъемлющей и всепронизывающей ЛЮБВИ. Казалось, что все, что существует вообще, - это только ЛЮБОВЬ и более ничего.
Какое-то время я опускалась так, наслаждаясь неземным безмятежным счастьем и сладостным блаженством. Но когда я спустилась ниже и была уже вне белого света, ощущения блаженства исчезли тут же и бесследно. И мною мгновенно овладел нечеловеческий крик-плач. Я как бы опомнилась: ведь я не смогла передать ЕМУ самого главного, того, ради чего проделала весь этот путь. И осознание этого повергло меня в непередаваемый ужас.
Устремив "взор" ввысь, я стала взывать к Богу. В моем сознании уже появилось понятие-слово "Бог". Я взывала к Нему с отчаянием и плачем, непрестанно повторяя: "Господи, прости меня! Господи, спаси моего ребенка!" - но еще не словами, а как бы всем своим существом. Ощущение невыносимой скорби было во мне безмерно глубоко. Я словно лишилась чего-то, что было единственным смыслом моего бытия, и состояла теперь лишь из нечеловеческой боли, безутешного вопля и непрерывающегося стенания по Богу. Да, ведь я лишилась той безграничной ЛЮБВИ, и это было мучительно, скорбно и невыносимо для меня. Я будто каждую секунду умирала вновь и вновь, сгорая непрестанно от мучительной боли, объявшей меня.
Позже, на земле, я то и дело мысленно возвращалась к воспоминаниям о той безграничной божественной ЛЮБВИ и к воспоминаниям о нестерпимой скорби, сравнивая их. Наверное, не случайно мне была показана столь огромная разница этих состояний. Теперь они, эти состояния, как две точки между Богом и тьмой, постоянно напоминают мне о смысле моего земного существования и о том, к чему я должна стремиться в этой жизни всеми силами. Память о той боли и скорби, которые я испытала по оторванности от Бога, навела меня на мысль, что даже испытав это, я могу лишь смутно догадываться о той безысходности и страданиях, в которых томятся грешники в аду, безутешно взывая к Богу. И страшная боль их велика не только оттого, что они горят в адском огне, а и оттого, что они оторваны от Бога, от Его безграничной ЛЮБВИ. И эта оторванность от Бога не есть ли горение в аду, а изощренные бесовские муки и лютые истязания не следствие ли полной оторванности и абсолютной незащищенности Божественной ЛЮБОВЬЮ? Теперь я поняла, что человеческое естество, всецело озабоченное поглощающими мирскими заботами, не в состоянии понять всего ужаса и безысходности грешника, изнывающего в аду. Мы живем на земле так, как будто смерть с ее неизбежными переменами в бытии не коснется нас лично.
Мой безысходно сокрушенный плач не прекращался и все более раздирал душу. Так продолжалось еще какое-то время… Но вдруг в какой-то момент я отчетливо ощутила, что вижу Его. И Его присутствие тут же заполнило все белым светом. Это было чем-то могущественным и всеобъемлющим, не имеющим конкретных форм, заполняющим собой все сущее и излучающее ослепительно белый свет, свет немеркнущего Вечного Солнца. Ослепительное величие Создателя вызвало во мне еще больший трепет и рыдания. Я была потрясена и поглощена всем, что открылось мне. Потом я заметила, что рядом с Ним находится еще кто-то, но много меньше, и его очертания общим силуэтом напоминали человеческие: голова и будто верхняя часть сложенных крыльев и плечи, все остальное было погружено в белый туман-свет. Лика я также не видела, так как он тоже растворялся в белом свете. Я чувствовала любовь и теплоту, исходящую от него по отношению ко мне, и еще то, что он мне знаком этим теплом и участием ко мне. Этот кто-то, так ощутимо мне знакомый, говорил с НИМ (Богом), и я отчетливо понимала, что этот разговор прямо касается меня. Он будто ходатайствовал за меня перед Богом. И в мой не прерывающийся ни на мгновенье отчаянный плач вдруг невольно ворвалось неимоверной силы сокрушение по своей греховности, которое все более разрасталось.
И Господь, казалось, внимал моему плачу. И то, что я наконец-то была услышана Им, начало действовать на меня успокаивающе, как будто ко мне снова стала возвращаться Его утраченная мною ЛЮБОВЬ. Но, как ни странно, мой сокрушенный плач по-прежнему не прекращался, он становился все глубже и сильнее.
В какой-то момент белый свет и все, что он содержал, стали исчезать, как будто растворяясь. И я почувствовала, что спускаюсь в более плотные слои. От соприкосновения с этой плотностью ощущения постепенно стали меняться на менее приятные. Плач-молитва во мне по-прежнему не прекращался, а более того, усиливался, но выражал уже, вместе с раскаянием, и глубокую благодарность Всевышнему.
Я спускалась все ниже и ниже, пока внезапно не услышала голоса, звучащие уже по земному, и обрывки фразы: "… Она просыпается…". Хотя телесных ощущений еще не было, но каким-то образом я ощутила, что меня куда-то перекладывают. Я увидела перед собой белый туман и подумала, что, быть может, возвращаюсь обратно, туда, откуда только что спустилась. Позже я поняла, что это была больничная стена, покрытая белой кафельной плиткой. Но до этого я долго не могла понять, где я нахожусь. С какого-то момента я осознала, что взываю к Господу уже вслух, человеческим языком. Иногда я прерывала свою истовую молитву к Господу, чтобы задать вопросы, обращенные к услышанным ранее голосам: "Где я?.. Я на земле?.. Я человек?..".
В ответ я услышала мягкий голос сестры, успокаивающей меня утвердительными ответами. Постепенно я медленно стала осознавать, что это действительно я, что я на земле и что уже закончилось все то, что должно было со мною произойти, но что именно, - я еще не осознавала.
Перед операцией я очень боялась, что могу не проснуться и что мои близкие будут потрясены этой потерей, что им будет очень тяжело без меня. И мое прошение к НЕМУ (к Богу) состояло из просьбы оставить меня пока еще на земле, чтобы "раздать долги ближним". А главное, на меня очень сильно действовала моя греховность. И я хорошо осознавала, что не могу "уходить" при таком плохом положении своих дел…
Мой отчаянный крик-плач все продолжался, и я ощущала, что меня будто жгут раскаленным железом. Позже я поняла, что жгло меня так нестерпимо. Это были слезы. Они потоком струились из моих глаз, так что вся одежда у шеи была мокрая. Постепенно всю меня стала наполнять ноющая телесная боль. И я ощутила, как медленно возвращаюсь в свое тело.
Мое возвращение в тело было длительным и неприятным. Особенно в первый момент осознания происходящего. Я почувствовала неприятную земную тяжесть, которая, как расплавленный свинец, вливалась в меня, сильное огорчение и глубокое разочарование от возвращения на землю.
Но, несмотря на столь отрицательные и неприятные ощущения, в мой плач-крик, вместе с благодарностью, вошло еще и осознание того, что моя просьба все-таки услышана Им…
По словам медсестры, я более полутора часов взывала к Богу, отчаянно и слезно. Меня с трудом убедили не шуметь, ведь в палате были еще больные, после чего я перестала молиться вслух, но продолжала делать это в мыслях еще долго, пока не впала в сонное забытье.
Меня начали оперировать в шесть часов вечера. В два часа ночи я очнулась, вспоминая все очень ярко. Мною все сильнее и сильнее стало овладевать неотступное желание встать и записать все то, что со мной произошло. Все более нарастала уверенность в том, что это я должна сделать не для себя, а для кого-то. Как будто кто-то вынуждал меня сделать это. У меня в тот момент было впечатление, что то, что произошло со мной ТАМ, так естественно и в этом ничего особенного нет. Мне казалось тогда, что любой человеческой душе близки все те переживания, которые были у меня ТАМ, что это доступно всем… Но нарастающее откуда-то свыше требование по-прежнему заставляло меня как бы запечатлеть, зафиксировать на бумаге то, что осталось в моей памяти. И, все так же недоумевая по поводу неясных мне требований извне, я в конце концов все же встала с постели, подчиняясь призывам свыше, и с трудом управляя расслабленным после наркоза телом, записала все.
До этого мне не приходилось заниматься писательским трудом. И меня очень поразило ощущение того, что моею рукой как бы что-то владеет. В сознание откуда-то легко вливалось то, что я должна записать. И мне не составило большого труда сделать это. В какой-то момент мне вдруг подумалось: "Быть может, это кому-то необходимо; быть может, этот рассказ о внеземном путешествии поможет обрести кому-нибудь веру в то, что наша жизнь - это не просто краткий и бессмысленный миг на земле и смысл этого краткого мига так важен для будущей, нетленной жизни. А главное, на моем примере кто-то сможет обрести веру в истинного Бога". Ранее, до случившегося со мной, меня часто мучили маловерие и сомнения. Я пришла в Православие каких-то девять месяцев назад. А теперь я точно знаю: Бог есть!
Сустя время я решила дополнить свои записи тем, что, надеюсь, может представить некую ценность для верующего человека.
Операция эта была 14 марта 1996 года, во время Великого поста. И то, что случилось со мной во время нее, я уверена, не было сном. Несомненно, это была реальность. Впечатления сна, как правило, тускнеют и стираются из памяти. Даже самые яркие события дневной жизни постепенно тускнеют и забываются. А это!.. Я помню все, до мельчайших подробностей, так ярко!..
И то, что было со мной первое время после операции, также можно отнести к удивительному. Поистине щедрость Господа не имеет границ. Он наказует грешника с великой любовью. Удостоив меня серьезным испытанием, Он щедро наградил меня, приоткрыв завесу таинственного и недоступного многим смертным. И то, что я приобрела за короткий миг испытаний, глубоко вошло в мою душу.
После возвращения на землю еще около трех месяцев было чувство, что я не совсем вернулась в тело. Было ощущение, что я словно новорожденный младенец. И весь мир воспринимался мною совсем по -иному. Это было необыкновенное чувство единства со всеми живущими на земле, словно я была единым телом со всеми людьми, чувство равенства перед Всевышним с любым человеком, пусть самым убогим и грешным. Я очень остро ощущала то, что мы для Бога одно целое, и потому у меня появилось глубокое осознание ответственности за всех. Я ощущала, что мы не вправе обижать ближних своих и нам необходимо жить только любовью друг к другу. Было удивительно глубокое чувство любви ко всему земному - природе, растениям - и удивительное чувство наслаждения каждым мигом земного бытия. Во мне словно родилось чувство искренней благодарности за все Всевышнему. За все, что со мной происходило, происходит и может произойти еще. Было искреннее желание больше не грешить и не обижать ближних.
После операции совершенно исчез страх за участь ребенка. Я поняла, как Господь безгранично любит всех нас и заботится о всех нас, только мы не всегда понимаем это и часто противимся Его благой воле. И много глубже я поняла, что каждая наша просьба к Богу, несомненно, обязательно будет услышана.
Одним из наиболее ценных приобретений, полученных мною ТАМ, было полное отсутствие страха перед смертью. Раньше, до веры в Бога, я часто просыпалась по ночам, испытывая леденящий, могильный ужас перед смертью. Жизнь со столь ужасающим концом казалась мне тогда бессмысленной и никчемной. Я видела, что мы, люди, как примитивные насекомые, копошимся в земных заботах-страстях, создавая хрупкие и недолговечные сооружения - сооружения муравьев. И все более понимала, что человек упорно ищет в этом процессе смысл жизни, придумывая в оправдание своему копошению многочисленные и сложнейшие теории бытия. И невозможно уже было скрыть от себя то, что все это мгновенно рассыпается при таком неизбежном и неотвратимом факте, как смерть. Распространенная теория бытия, что мы живем для продолжения рода, также не успокаивала меня. И, очевидно не желая смириться с пугающей неизбежностью, я неотступно старалась найти более надежное оправдание человеческому существованию. Интуитивно я чувствовала, что все же есть более глубокое и неоспоримое оправдание для каждой человеческой жизни. И вот, благодаря Православию, мне удалось коренным образом изменить свое отношение к земной жизни и смерти. Я поняла, что жизнь, за которую мы так отчаянно и судорожно цепляемся, превращается лишь в пыль и прах у ног Господа. А данный мне свыше опыт реально показал, что смерти (в понимании неверующего человека) нет. А есть лишь избавление от всего лишнего и мешающего и приобретение цельности истинного "я" в неразрывной связи с Богом. В меня прочно вошло сознание того, что истинная реальность ТАМ, а наша земная так называемая реальность - лишь мнимая реальность, не более чем принимаемая за действительность иллюзия. И если мое "путешествие" можно назвать лишь первым шагом к смерти, то сама смерть - избавление от земного существования в нескончаемых мучительных страстях.
Теперь смерть для меня - уже не пугающая неизбежность, омрачающая рассудок, вызывающая животный страх перед неизвестностью. Смерть для меня теперь есть освобождение, дар Божий. Земное пребывание, по сравнению с небесным, оказалось таким безмерно тягостным и гнетущим, а незабываемые воспоминания о "белом свете" столь сладостно реальными, что сменить земное прозябание на небесную обитель было бы для меня теперь лишь счастьем и мечтой. Но… Еще тогда, когда я была на пути ОТТУДА, мною, вместо ужаса перед смертью, завладел всепоглощающий ужас за свою греховность. А когда мое сознание вернулось в тело, страх перед грехом полностью вытеснил животный страх перед смертью. И ужас того, что я не искупила перед Богом свои грехи, столь велик, что заставляет больше думать не о райском блаженстве, а о вечном горении. Теперь я понимаю, что лишь смерть праведника - избавление, а смерть грешника ужасна своей безысходностью. Я все больше стала понимать, что Господу нужна лишь душа, омытая слезами покаяния.
Да, боль - это тяжкое испытание. Но, наверное, это единственное, что может глубоко потрясти человека, заставив изменить его взгляд на само земное существование и возродить его к новой жизни. Мы так не ценим этот дар - жизнь, забывая о кратком миге, дарованном Господом. Я отчетливо помню, что ТАМ у меня сохранились наиболее выраженные черты моего характера, которые руководили мною и ТАМ. Это напористость и беспокойство, неумение ждать. Теперь могу лишь сделать вывод, что воспитывать свой характер нужно здесь, на земле. ТАМ это будет уже поздно. ТАМ мы будем лишь поставлены перед свершившимся фактом…
Необычным в первое время после операции было отношение к еде. Не скрою, что всю жизнь одним из моих грехов было чревоугодие, с которым я то успешно боролась, то снова впадала в него. Первое время после операции мне совсем не хотелось есть. Не то чтобы не было физического желания, а просто этот процесс еды вдруг потерял для меня свое значение, став просто непонятным. ТАМ душа моя насытилась в!идением Господа, и более ей ничего не требовалось. И никакой другой замены для пищи духовной она не ожидала, живя неземной благодатью. Так мне было открыто совершенно удивительное состояние, когда ни плоть, ни душа не отягощены грубой физической пищей (к которой вовсе не хотелось притрагиваться). Но душа моя все же вернулась на землю, обратно в тело. От этого было не уйти, это пришлось принять, как волю свыше. И тело в конце концов потребовало своей пищи. Сначала я очень скорбела оттого, что душа все более приходит в сонное состояние, состояние отупения и невосприимчивости. Моя связь с тем, что было ТАМ, из могучего потока превратилась постепенно в тончайшую нить. Нить, которая все же связывает меня с тем миром. И связью этой мне удается выживать теперь в этом жестком и равнодушном мире. Да, таким холодным и черствым видится мир земной по сравнению с Небесным…
Долгое время, по возвращении ОТТУДА, я умалчивала еще об одном потрясающем сознание факте. Я понимала, что он может вызвать у большинства людей тягостное уныние. Но теперь, по прошествии времени, постепенно вернувшись к привычному мирскому существованию, я поняла: то, что я скрывала, сможет раскрыть глаза многим людям на наше истинное земное существование.
Впервые три дня по возвращению на землю были для меня особенно мучительно тяжкими. То, что я, спускаясь, увидела и ощутила от соприкосновения с землей, повергло мою обновившуюся душу в гнетущее состояние. Земля представилась мне как огромная смердящая помойка, заваленная горами кишащих на ней живых человеческих трупов. Их копошение и создавало мнимую видимость жизни на земле. От этих живых человеческих трупов исходило страшное неземное зловоние, от которого задыхалась и неимоверно страдала моя душа. От этого земного кошмара, который я ранее, живя здесь, не замечала и о котором не подозревала, моя душа рвалась обратно в небо. Мне казалось, что моя истинная родина ТАМ, на небесах, а здесь я оказалась снова по какой-то нелепой случайности, по странной ошибке. Я вернулась ОТТУДА словно новорожденный младенец. И у меня была полная беспомощность этого новорожденного, ранимого младенца и незащищенность от соприкосновения со страшной земной реальностью, открывшейся мне.
Особенно сильно травмировало меня близкое соприкосновение с людьми. У многих из них были скрытая сильная агрессия и гнев, и это виделось мне со всей откровенностью. Казалось, что их гневное содержимое вот-вот выплеснется из них, и они лишь с трудом сдерживают этот внутренний натиск. Их нечеловеческие взгляды, горящие откуда-то изнутри, как красные угли; глаза, полные гнева и злобы, доставляли мне неимоверную душевную боль. Мне было очень жалко этих людей, и я сначала искренне плакала по их грехам. Но постепенно мне становилось все труднее соприкасаться с ними. В какой-то момент я почувствовала, что мой скорбный плач по ним прекратился, и появившееся внезапно чувство обиды нарастало.
Это была обида за этих людей, за их столь бедственное состояние, но это невыносимо больно стало терзать мою душу. Я опомнилась и принялась молиться уже за себя. Но, очевидно, опоздала… Земля действительно лежит во зле. Пребывая здесь, на земле, мы остаемся лишь тленными, немощными людьми. И вместе с этой обидой в меня вошло что-то плохое, что-то гнетущее и тяжелое, властно обволакивающее все внутри, вызывающее состояние тягостного омрачения после светлой, неземной радости.
Впоследствии темные силы безжалостно набросились на меня, мстя мне, как я почувствовала, за мое перерождение. Через близких и дорогих мне людей эти "нелюди" пытались уничтожить меня и светлое во мне. С горечью я ощутила свою беспомощность. И только непрерывная связь с Богом - молитва и вера - спасает меня.
Как-то в монастырь, куда я хожу на службы, зашел еще далеко не старый человек. Он очень опустился от пьянства, и от него исходил неприятный терпкий запах, так как его одежда была пропитана тем, чем он ходил под себя. Я не заметила, как он оказался рядом со мной, и от запаха, внезапно ударившего в нос, невольно обернулась. И первое, что мне пришло в голову, было: как же мы со своими грехами смердим, не замечая этого? И что же приходится терпеть нашим Ангелам-хранителям от нас?.. Второе, что я подумала: наверное, Господь привел этого несчастного сюда, в храм, во время службы не зря. Это хорошее напоминание нам, грешным, о нашем плачевном состоянии.
И Господь часто напоминает о нашем истинном состоянии, посылая нам скорби и болезни. Впоследствии подтвердилось, что мое заболевание относится к онкологии и попросту называется раком. Что хирургическое вмешательство в мое тело было вообще противопоказано ему, так как может усугубить положение, вызвав быстрый рост метастаз. Оказалось, что, поторопившись, хирург допустил врачебную ошибку. И вместо предполагаемого жировика, быстро разросшегося за последние полтора месяца и вызывающего сильные головные боли, он удалил онкологическую опухоль.
До операции само слово "рак", как и подозрение этой болезни у себя, наводило на меня ужас. Но после случившегося со мной ТАМ болезнь тела, вызвавшая ранее нечеловеческое отчаяние, перестала для меня быть ужасной. Болезнь души - вот что приобрело для меня смысл и заставляло содрогаться от мыслей о последствиях ее. Осознание того, что болезнь тела есть лишь отражение болезни души, изменило мое отношение к жизни. В какой-то момент меня поразило тайное сходство в звучании двух слов - "рак" и "грех". Грех - это раковая опухоль души, поняла я. И если вовремя не избежать греха, то он может полностью овладеть душой и привести ее к погибели. Тогда гибель тела будет лишь следствием гибели души. Не знаю, что было бы со мной, если бы перед операцией не очистила свою душу покаянием. Мне даже страшно думать о вероятном исходе. Подозреваю, что, отягощенная многими грехами, моя душа не могла бы подняться ввысь. Скорее, она была бы обречена на падение в бездну…
Некоторые знакомые смотрят на меня теперь как на обреченную больную, силясь скрыть свое сочувствие. Но сама я знаю, что именно с этой болезни и началось мое истинное исцеление, исцеление моей больной души, пораженной опухолью греховности. И я поняла, что эта операция была более на душе, нежели на теле. Как будто устранили тяжелую, гнетущую заслонку, отделявшую меня от Бога. Хотя врач и допустил ошибку, но досадовать по этому поводу или тем более ругать его не помышляю, так как верю: все произошло с высшего на то соизволения. И очень благодарна за все Всевышнему.
Порой я задумывалась о том, почему я удостоилась подобной милости. За какие такие заслуги мне было даровано испытать все это? И не находила ответа на этот вопрос, вспоминая о том, что вся моя жизнь была лишь преступлением перед Богом. И я думаю, что только ходатайство моих глубоко верующих предков спасло меня от погибельной пропасти, у края которой я так близко стояла всю неразумн ую жизнь. Да, только их сильная молитва перед Господом за неразумное погибающее чадо могла сотворить подобные чудеса со мной, отчаявшейся грешницей. А молитва за меня, полагаю, была сильная, так как все мои предки и по линии мамы, и по линии папы оказались священниками. Страдальческая кончина одного из них, протоиерея Алексия Порфирьева, описана в недавно вышедшем двухтомнике иеромонаха Дамаскина (Орловского) "Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия". Все это я узнала, еще когда пришла к вере и стала живо интересоваться, кем были мои родственники, так как смутно помнила, что еще в детстве случайно слышала из разговора взрослых о том, что мой прадед был священником. Позже я узнала из архивных данных, что он был очень уважаемым в Нижнем Новгороде протоиереем. Оставшиеся в живых родственники, имея в роду известных и за то поплатившихся жизнью служителей Православной Церкви, тщательно скрывали от нас, детей, всю, порой очень страшную, правду, так как жили в невероятно тяжелых условиях гонений.
За все Господу нашему слава и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
(Рассказ жительницы Санкт-Петербурга Натальи Седовой.
"Лампада", приложение к православной газете "Благовест".
Самара, № 1, 1998 г.)
Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир. Электронная библиотека" ().
В сонме исповедников Русской Православной Церкви есть пара, как бы воплотившая в себе судьбу поколения. Нежнейшие, любящие супруги, а затем, спустя годы – священник и его келейница, они были призваны Господом на одно служение – поддерживать людей духовно во времена открытых гонений на православие. Это – архимандрит Сергий (Серебрянский) и матушка Елисавета. Уже больше полувека их нет здесь, на земле, но они есть там, у Бога, в мире высшем и светлом. А нам сегодняшним, часто унывающим и не находящим в себе сил потерпеть тесные обстоятельства повседневной жизни, они оставили удивительно радостный пример веры и того, как одно имя – христиан – должно делать нас друг для друга вернейшими, усердными помощниками в несении жизненных испытаний, без чего было бы невозможно и личное спасение.
…30-е годы. Изменившаяся до неузнаваемости Россия. «Нам подменили жизнь» , – напишет об этом времени . За форзацем официальных хроник об успехах социалистического строительства скрывались страшные вещи: переполненные тюрьмы со своей собственной «плановой экономикой», кипы дел с росчерком «к расстрелу», раскинувшаяся по всей стране, как сетка кровеносной системы, структура ГУЛАГА.
Для одних, как для Цветаевой, это время отчаяния, для других – напряженного поиска тех уцелевших людей, как говорили тогда из «бывших», которые несли в себе свет прежней, «дотравматической» жизни. Их лица, голос, манера общения вселяли покой, и душа получала моментальное удостоверение: «Се человек!» . От успеха этого поиска для многих зависела сама возможность выстоять, уцелеть.
Одним из них был священник из села Владычня Тверской области, отец Сергий. К его дому, бревенчатому, крытому дранкой, ехали по одному и целыми семьями со всей округи и издалека. И все они знали: стоит переступить порог убогой хижины, и, вот она, – жизнь во Христе, истинная любовь не этого времени и «не здешней меры». В батюшке удивляло все: облик, совершенное незлобие и какая-то ангельская ясность, полное отсутствие неприязни или только досады по отношению к людям, хотя он много перестрадал. Каждого пришедшего он принимал как посланного Самим Господом, а молодым священникам часто говорил: «Плохих людей нет, есть люди, за которых особенно нужно молиться». И он молился.
«Бывало, придешь к нему, – вспоминала одна жительница села, – а он, сердечный, стоит в переднем углу на коленочках, поднявши руки наверху, как мертвый». Тех же, кто приходил к отцу Сергию впервые, удивляло и еще одно обстоятельство. Слабый, тяжело больной миокардитом, батюшка сам терпеливо ухаживал за прикованной к постели монахиней, бывшей его келейницей. И лишь позднее открывалась история их жизни и редкой привязанности друг к другу.
Начало ее относилось к минувшему веку, когда оба они были еще молоды и звались Митрофаном Васильевичем и Ольгой Владимировной. Оба – дети священников, он – из под Воронежа, она – из Тверской епархии.
Судьба свела их в Варшаве. В те годы Митрофан Васильевич под влиянием народнических идей увлекся было мыслью о получении «практического» образования, которое можно было бы обратить на социальное служение, и выбрал для себя Варшавский ветеринарный институт. На время отложенным оказалась давнее желание стать священником и продолжить духовное образование, основы которого заложила семинария. Однако в Варшаве, среди по большей части равнодушных к вере студентов, в католическом окружении, душа начала испытывать незнакомое до тех пор чувство тоски о Господе, настоящий духовный голод, и Митрофан Васильевич стал с удвоенным усердием посещать храм. Тогда-то на его пути и появилась Ольга Исполатовская.
Встреча эта отозвалась памятью о родном, с детства знакомом, простом и добром укладе жизни, где все по-настоящему, по-Божьему устроено, и завершилась возвращением молодого студента к наследственной стезе священника рука об руку с верной, понимающей матушкой, готовой разделить с мужем и радости, и трудности духовного служения.
Через несколько лет о. Митрофан был уже настоятелем Покровского храма в Орле и духовно окормлял 51-ый Черниговский полк, шефом которого была .
Частной жизни у Серебрянских почти не было. Батюшка все время был на людях, исповедуя, причащая, вникая сам во все детали приходской жизни. Его уже тогда ценили как глубокого, серьезного проповедника. И мало кто знал о том, что скромный священник и его матушка несут тайный подвиг по примеру
В молодости оба они хотели иметь детей, но поскольку этому желанию не суждено было осуществиться, они по соглашению решили продолжать жить в целомудрии, взяв на воспитание трех племянниц–сирот.
1908 г. подготовил Серебрянским неожиданный поворот. Когда Елизавета Федоровна трудилась над проектом создания , записка о. Митрофана пришлась ей по душе более остальных проектов. Для его осуществления она и пригласила орловского батюшку на место духовника и настоятеля храма. К тому времени у о. Митрофана был уже значительный опыт. За плечами остались два года службы священником в составе Черниговского полка в тяжелое время русско-японской войны.
Однако расставание с Орлом было тяжелым: о. Митрофан любил свою паству, а люди не желали расставаться с ним. Только через исключительные обстоятельства – обострявшуюся всякий раз, когда он подумывал об отказе, болезнь – получив удостоверение в том, что на это новое послушание есть особый промысел Божий, о. Митрофан смирился с необходимостью переезда в Москву.
Великая княгиня Елизавета Федоровна приобрела в его лице главного своего помощника, о чем писала Государю: «Для нашего дела о. Митрофан – благословение Божие, т.к. он заложил необходимое основание. Он исповедует меня, окормляет меня в церкви, оказывает мне огромную помощь и подает пример чистой, простой жизни – такой скромной и простой в его безграничной любви к Богу и Православной Церкви».
Когда же после переворота 1917 г. настоятельница общины была арестована и обитель оказалась на попечении о. Митрофана, зная о трудах Серебрянских и о том, что они давно живут безбрачной жизнью, постриг батюшку в монашество с именем Сергия в честь Преп. Сергия Радонежского и воздвиг в сан архимандрита, а матушку Ольгу – в монахини с именем Елисавета.
В 20-е годы для о. Сергия и матушки Елисаветы начался тяжелый период: оба они разделили участь гонимых с тысячами других священнослужителей. Рушился привычный жизненный уклад, казалось, почва уходила из-под ног. Что же помогало им выстоять?
По-евангельски детское, полное, безусловное доверие к Богу, предание себя и друг друга Его любви и Его всеведению, и постоянная готовность подставить плечо под перекладину ставшего для них общим жизненного креста.
Поводом для первого ареста о. Сергия послужило то, что во время изъятия церковных ценностей он прочел в храме послание Патриарха Тихона, вполне разделяя его мысли о том, что не следует во избежание кощунств отдавать церковные сосуды.
23 марта 1923 г. последовал арест, а затем пять месяцев ожидания в тюрьме без предъявления обвинения, сменившегося ссылкой в Тобольск сроком на один год. Не прошло и двух месяцев с момента возвращения о. Сергия в Москву, как последовало новое обвинение в «антисоветской агитации» и заключение в Бутырскую тюрьму. И тогда матушка Елисавета, пренебрегая опасностью для себя, принялась что есть сил хлопотать об его освобождении, пока, наконец, Комиссия ОГПУ не прекратила дело, и о. Сергий был освобожден.
К этому времени Марфо-Мариинская обитель была уничтожена, и Серебрянские поселились на родине матушки Елисаветы в с. Владычня. Там, среди гонений, о. Сергий продолжал подвизаться как духовник и проповедник, используя отпущенное ему время для просвещения и поддержания ближних.
В 1931 г. их ожидало новое испытание. По сфабрикованному делу «тройка» ОГПУ приговорила о. Сергия к пяти годам ссылки в Северный край. Было ему тогда уже 65 лет.
Местом поселения для батюшки стала отдаленная деревня на р. Пинеге. 30-е годы были самыми тяжелыми для ссыльных. Крестьянские хозяйства были разорены принудительной коллективизацией, хлеб выдавался строго по карточкам в самом ограниченном количестве, а посылки доходили лишь в то время, когда по реке было пароходное сообщение. И в этих-то обстоятельствах матушка Елисавета предприняла длительное и опасное путешествие из центра на Крайний Север.
С огромными трудностями она добралась к о. Сергию, проделав путь, местами на плоту, вместе с одной из жительниц Орла, впоследствии так же принявшей монашеский постриг. На поселении, где было много ссыльных священников, Серебрянские и их спутница жили в маленьком домике как крошечная монашеская община.
Несмотря на болезнь и преклонный возраст, о. Сергий вместе с другими ссыльными священниками трудился на лесозаготовках, стараясь выполнить назначенную ему норму, в одиночку корчевал пни, и смирением, с которым он принимал свою участь заключенного, снискал уважение не только у ссыльных, но и у лагерного начальства, ходатайствовавшего об его освобождении.
1933 год принес им долгожданное освобождение. Но во Владычне, из-за опасений навлечь на других священников удары властей, Серебрянские вынуждены были вести келейный образ жизни – молиться, не выходя в храм.
К концу жизни у о. Сергия открылся дар прозорливости и исцелений, а он, относя все лишь Богу Единому, только смиренно говорил: «Это действует благодать священства ».
До 1948 г. о. Сергий нес подвиг молитвы за Россию, за народ, молился о даровании нашей стране победы в годы Великой Отечественной войны. Действенность его молитвы ощущали и жители с. Владычня, где размещалась воинская часть и предполагалось большое сражение. Многие уходили тогда из села, а батюшка не тронулся с места. И за все это время ни одна бомба не упала ни на храм, ни на село, а бои развернулись в другом направлении.
В наши дни в последнем месте земного служения о. Сергия (Серебрянского) поставлен небольшой храм в его честь. Церковь почитает его как исповедника.
Но и сегодня память об этом выдающемся пастыре XX века связана с воспоминаниями и об его спутнице – матушке Елисавете, «Ангеле-хранителе», известном при жизни немногим, но оказавшейся способной одолеть расстояния и холод, и буквально «положить душу за други своя».
Кто-то скажет, возможно: «как типично все это было, сколькие шли этим путем», но это-то и была та самая простота, которая возводила людей на вершину святости, и христианского брака, и христианского братства.
Отец Митрофан Сребрянский, ближайший друг и духовник великой княгини Елизаветы Федоровны, прожил долгую, полную испытаний жизнь. В 2000 году он был прославлен в лике новомучеников и исповедников Российских.
Несостоявшийся ветеринар
А начиналось все в далеком 1870 году, в селе Трехсвятском Воронежского уезда Воронежской губернии. В семье священника отца Василия родился сын Митрофан. Как и большинство детей священников, он закончил духовную семинарию, однако идти по стопам отца не собирался. А поступил в Варшавский ветеринарный институт, мечтая помогать крестьянам вести хозяйство и лечить скот. Однако в католической Польше среди неверующих студентов он почувствовал необыкновенную тягу к Богу и стал усердно посещать православный храм. В это же время он познакомился с будущей супругой Ольгой Владимировной Исполатовской, приехавшей в Варшаву навестить родственников.
Ольга была дочерью священника, служившего в Покровском храме села Владычня Тверской епархии. Она собиралась работать учительницей. В январе 1893 года они обвенчались. В этом же году в начале марта Митрофан был рукоположен в сан диакона, а через год стал священником Стефановской церкви Острогожского уезда Воронежской епархии.
Вместе с солдатиками
В 1894 году его направили служить полковым священником 47-го Драгунского Татарского полка в Рыпин Полоцкой губернии. А через два года – в Орел, в 51-й Драгунский Черниговский полк. Во время Русско-японской войны этот полк принимал участие в боевых действиях в Манчжурии.
Отец Митрофан был со своими солдатиками и на передовой, и во время отдыха. Все тяготы и лишения он переносил вместе с ними, участвуя в дерзких рейдах по тылам противника, прикрытии отхода Русской Армии. Отец Митрофан старался использовать любую возможность, чтобы отслужить хотя бы молебен, Литургия была для него настоящей радостью.
Драгуны Черниговского полка, солдаты и офицеры других частей – все горячо любили отца Митрофана. Через всю кампанию прошла с ними походная церковь, подаренная полку великой княгиней Елизаветой Федоровной. За выдающиеся пастырские заслуги во время войны отец Митрофан был возведен в сан протоиерея. 2 июня 1906 года он вернулся в Орел.
Божий человек
Великая княгиня знала отца Митрофана еще до войны. Когда, потеряв мужа, она занялась устройством Марфо-Мариинской обители, он был тем человеком, который поддержал ее, в отличие от многих светских людей, не понимавших поступка Елизаветы Федоровны.
Отец Митрофан предложил ей проект устава новой общины, который во многом совпадал со взглядами самой княгини. Вскоре она пригласила его в Москву.
Однако нелегко было священнику решиться покинуть Орел, где горожане так сильно любили своего батюшку. В день отъезда на вокзале собрались так много провожающих, что путь поезду пришлось расчищать конной полиции.
В Москве отец Митрофан стал духовным руководителем обители, помощником и наставником настоятельницы. Образ этого удивительного человека вызывал у Елизаветы Федоровны неизреченную радость, которую можно почувствовать, читая ее письма.
В селе Владычня среди прихожан
у батюшки было много детей
«Для нашего дела, – писала великая княгиня, – это милость Божия, потому что он заложил правильную основу. Сколько людей он возвратил к вере, наставил на истинный путь, сколько людей благодарит меня за ту великую благодать, которую они получили, имея возможность приходить к нему… Его простая, чистая жизнь, одновременно скромная и высокая в своей безграничной любви к Богу и Православной Церкви, является для меня примером. Достаточно поговорить с ним всего несколько минут, как видишь, насколько он скромен и чист – Божий Человек».
Молитвы против бомб
После ареста Елизаветы Федоровны отец Митрофан продолжал окормлять сестер общины до самого ее закрытия в 1926 году. Затем он был арестован и приговорен к смерти. Незадолго до ареста по благословению оптинского старца Анатолия отец Митрофан принял постриг с именем Сергий.
В 1927 году вышла известная «Декларация» митрополита Сергия Старгородского, спасшая жизнь многим священникам, в том числе и Сергию (Сребрянскому) – расстрел был заменен ссылкой.
В лагере и ссылках отец Сергий провел шестнадцать лет. Последним местом, где ему разрешено было жить, стало село Владычня Калининской (ныне Тверской) области. Сюда к батюшке приезжали из Москвы за наставлениями как к старцу, здесь жили оставшиеся в живых сестры обители Милосердия. Батюшка продолжал тайно служить, совершая требы в обычных домах. При этом поверх рясы он надевал мирскую одежду. По молитвам отца Сергия верующие получали исцеления. Известно, что во время Великой Отечественной войны его молитвы уберегли жителей села от немецких бомб.
5 апреля 1948 года, накануне Благовещения, архимандрит Сергий (Сребрянский) отошел к Господу. Его похоронили на сельском кладбище села Владычня. Через два года не стало матушки, в постриге инокини Елизаветы. Ее хоронили в ту же могилу. Когда опускали гроб, сдвинули крышку гроба отца Сергия – его тело оказалось нетленным.
В августе 2000 года Архиерейским Собором Русской Православной Церкви отец Сергий (Сребрянский) был причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания.
Из военного дневника отца Митрофана Сребрянского
Готова церковь; я поставил престол, облачил его, устроил жертвенник. Как благ, бесконечно благ Господь! По Его милости все способствовало нашему молитвенному торжеству: погода прямо-таки чудная, правда, прохладно немного, но солнышко ярко светило и было полнейшее безветрие. Пред началом службы раздалось близко несколько сильных залпов. Подполковник Чайковский послал узнать, не рвутся ли это снаряды. Нет, оказалось, стреляли наши осадные орудия, а японские «шимозы» не долетали. Собрались эскадроны, и около 10 часов утра святая Литургия началась…
Служба прошла замечательно хорошо, особенно пение. В этих эскадронах самые главные певцы наши, и хотя у них теперь ни нот нет, ни спевок не бывает, однако они так складно и вдохновенно пели, что, казалось, ангелы спустились к нам и свое небесное пение соединили с нашим земным, и вышла такая гармония, что слезы невольно исторгались. Быть может, это мне только так казалось? Но нет, посмотрели бы вы, как во время «Херувимской», «Тебе поем», «Отче наш» без всякого приказания все становились на колени прямо в пыль, как усердно клали поклоны, молились!
Нет, эту небесную радость чувствовали все! Вместо концерта пели: «Душе моя, душе моя, возстани, что спиши? Конец приближается и имаши смутитися. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй!»
И всегда до слез трогает эта дивная песнь, а теперь, на войне, когда для многих из нас, здесь молящихся, конец действительно, может быть, весьма близок, она особенно благовременна.
Тропарь, глас 8:
Доблий воинов Российских пастырю, благочестия и веры крепкий адаманте, преподобномученицы Елисаветы бодренный сподвижниче, мудрый наставниче сестер обители Милосердия, незлобиво узы претерпевый за Христа и велиих даров Святаго Духа сподобльшийся, исповедниче и равноангельне подвижниче Сергие, моли Христа, Емуже добре послужил еси смирение спасительное нам даровати.
В блокнот паломнику:
Воскресенский кафедральный собор г. Твери
Адрес: 1170001, г. Тверь, ул. Баррикадная, д. 1.
Галина Черемушкина
Преподобноисповедник Сергий (в миру Митрофан Васильевич Сребрянский) родился 1 августа 1870 года в селе Трехсвятском Воронежского уезда Воронежской губернии в семье священника. Через год после рождения сына отца Василия перевели в село Макарий в трех километрах от Трехсвятского. Как и большинство детей священников, Митрофан Васильевич закончил духовную семинарию, однако не стал сразу священником.
Часть образованного общества того времени была настроена против Православной Церкви, и тот, кто горел желанием послужить своему народу и для кого небезразличны были интересы нравственные, уходили в общественные движения, чаще всего социалистические.
Под влиянием народнических идей Митрофан Васильевич поступил в Варшавский ветеринарный институт. Здесь, среди равнодушных к вере студентов, в католической Польше, он стал усердно посещать православный храм. В Варшаве он познакомился со своей будущей женой, Ольгой Владимировной Исполатовской, дочерью священника, служившего в Покровском храме в селе Владычня Тверской епархии; она окончила курс Тверской гимназии, собиралась работать учительницей и приезжала в Варшаву навестить родственников. 29 января 1893 года они обвенчались.
В Варшаве Митрофан Васильевич вновь стал размышлять о правильности выбора своего пути. В душе было пламенное желание служить людям - но достаточно ли ограничиться внешним служением, стать специалистом и помогать народу, крестьянам, всего лишь в ведении хозяйства? Душа молодого человека ощущала неполноту такого рода служения, и он решил вступить на поприще служения священнического.
2 марта того же года епископ Воронежский Анастасий рукоположил Митрофана Васильевича в сан диакона к Стефановской церкви слободы Лизиновки Острогожского уезда. В сане диакона отец Митрофан пробыл недолго. 1 марта 1894 года он был назначен священником 47-го драгунского Татарского полка, а 20 марта епископ Острогожский Владимир рукоположил его в сан священника.
15 января 1896 года отец Митрофан был перемещен на вакансию второго священника к Двинскому военно-крепостному собору и 1 сентября того же года вступил в должность законоучителя Двинской начальной школы. 1 сентября 1897 года отец Митрофан был перемещен в город Орел и назначен настоятелем Покровского храма 51-го драгунского Черниговского полка, шефом которого была Ее Императорское Высочество Великая княгиня Елизавета Федоровна.
С этого времени начался относительно продолжительный период жизни отца Митрофана в Орле.
Летом 1903 года в Сарове состоялось торжественное прославление преподобного Серафима. На этих торжествах был отец Митрофан. Здесь он был представлен Великой княгине Елизавете Федоровне и произвел на нее самое благоприятное впечатление своей искренней верой, смирением, простотой и отсутствием какого-либо лукавства.
Во время служения в действующей армии отец Митрофан вел подробный дневник, который печатался в журнале «Вестник военного духовенства», а затем вышел отдельной книгой. Дневник дает полное представление о нем, как о смиренном пастыре, верном своему священническому долгу. Здесь, в условиях походных трудностей, тяжелых боев, где солдаты и офицеры рисковали жизнью, он увидел, насколько русский человек любит свою Родину, с каким смирением отдает за нее свою жизнь, увидел и то, как разрушительно по последствиям и противно действительности описывают столичные газеты происходящее на фронте, как будто это пишет не русская пресса, а неприятельская, японская. Здесь он увидел, насколько глубоко разделился по вере русский народ, когда православные и неверующие стали жить, как два разных народа.
15 марта 1905 года отец Митрофан как опытный пастырь и духовник был назначен благочинным 61-й пехотной дивизии и в этой должности прослужил до окончания войны. 2 июня 1906 года он вместе с полком вернулся в Орел. За выдающиеся пастырские заслуги, проявленные время войны, отец Митрофан 12 октября 1906 года был возведен в сан протоиерея и награжден наперсным крестом на Георгиевской ленте.
В 1908 году Великая княгиня преподобномученица Елизавета усиленно трудилась над проектом по созданию Марфо-Мариинской обители. Предложения по устроению обители были поданы от нескольких лиц. Подал свой проект и отец Митрофан; его проект настолько пришелся по душе Великой княгине, что именно его она положила в основу устроения обители. Для его осуществления она пригласила отца Митрофана на место духовника и настоятеля храма в обители.
Не смея отказаться от предложения преподобномученицы Елизаветы, отец Митрофан обещал подумать и дать свой ответ позже. На пути из Москвы в Орел он вспомнил родную, горячо его любящую паству и представил, как тяжело будет обоюдное расставание. От этих дум и воспоминаний его душа пришла в смятение, и он решил отказаться от предложения Великой княгини. В тот момент, когда он это подумал, он почувствовал, что у него отнялась правая рука. Он попытался поднять руку, но безуспешно: ни пальцами пошевелить, ни согнуть руку в локте он не смог. Отец Митрофан понял, что это, видимо, Господь его наказывает за сопротивление Его святой воле, и он тут же стал умолять Господа простить его и пообещал, если исцелится, переехать в Москву. Понемногу рука обрела чувствительность, и через два часа все прошло.Он приехал домой совершенно здоровым и вынужден был объявить прихожанам, что покидает их и переезжает в Москву. Многие, услышав это известие стали плакать и умолять его не покидать их. Видя переживание паствы, добрый пастырь не смог ей отказать, и хотя его настоятельно звали в Москву, он все откладывал с отъездом. Он даже снова решил отказаться и остаться в Орле. Вскоре после этого он заметил, что у него без всякой видимой причины начала распухать правая рука, и это стадо приносить ему затруднение на службе. Он обратился за помощью к одному из своих родственников, доктору Николаю Яковлевичу Пясковскому. Врач, осмотрев руку, сказал, что никаких причин болезни нет и он не может дать в этом случае какого бы то ни было медицинского объяснения и, следовательно, помочь.
В это время из Москвы в Орел привезли чудотворную Иверскую икону Божией Матери. Отец Митрофан пошел помолиться и, стоя перед образом, пообещал, что примет бесповоротно предложение Великой княгини и переедет в Москву. С благоговением и страхом он приложился к иконе и вскоре почувствовал, что руке стало лучше. Он понял, что на переезд его в Москву и поселение в Марфо- Мариинской обители есть благословение Божие, с которым нужно смириться.
После этого, желая получить благословение от старцев, он поехал в Зосимову пустынь. Он встретился со схииеромонахом Алексием и другими старцами и поведал им о своих сомнениях и колебаниях: не будет ли дело, которое он на себя берет, свыше сил. Но они благословили его браться за дело. Отец Митрофан подал прошение о переводе в обитель, и 17 сентября 1908 года священномученик Владимир, митрополит Московский, назначил его настоятелем Покровской и Марфо-Мариинской церквей на Большой Ордынке, поскольку сама Марфо-Мариинская обитель начала свою деятельность только с 10 февраля 1909 года, когда Великая княгиня Елизавета переехала в дом, предназначавшийся под обительский.
Отец Митрофан, поселившись в обители, сразу же принялся за дело, отдавшись ему всей душой, - как это было в Орле, когда он занимался постройкой церкви, устроением школы и библиотеки, как было и во время войны, когда он стал отцом духовных детей, которые каждодневно подвергались смертельной опасности. Он часто служил, не жалея сил наставлял тех, еще немногочисленных, сестер, которые пришли жить в обитель. Настоятельница обители вполне поняла и оценила священника, которого им послал Господь. Она писала о нем Государю: «Он исповедует меня, окормляет меня в церкви, оказывает мне огромную помощь и подает пример своей чистой, простой жизнью, такой скромной и высокой по ее безграничной любви к Богу и Православной Церкви. Поговорив с ним лишь несколько минут, видишь, что он скромный, чистый и человек Божий, Божий слуга в нашей Церкви».
Несмотря на трудности и новизну предпринятого дела, обитель благословением Божиим, смирением и трудами настоятельницы, духовника обители отца Митрофана и сестер с успехом развивалась и расширялась. В 1914 году в ней было девяносто семь сестер, она имела больницу на двадцать две кровати, амбулаторию для бедных, приют для восемнадцати девочек-сирот, воскресную школу для девушек и женщин, работавших на фабрике, в которой обучалось семьдесят пять человек, библиотеку в две тысячи томов, столовую для бедных женщин, обремененных семьей и трудящихся на поденной работе, кружок для детей и взрослых «Детская лепта», занимающийся рукоделием для бедных.На поприще христианской деятельности Великая княгиня Елизавета прослужила до мученического конца. Вместе с ней (и до самого закрытия обители) трудился и отец Митрофан. Наступил 1917 год - февральская революция, отречение Государя, арест Царской семьи, октябрьский переворот.
Почти сразу после революции был совершен набег на Марфо-Мариинскую обитель вооруженных людей.
Вскоре Великая княгиня была арестована. Незадолго перед арестом она передала общину попечению отца Митрофана и сестры-казначеи. Великая княгиня была увезена на Урал, в Алапаевск, где 5 (18) июля 1918 года приняла мученическую кончину.
25 декабря 1919 года Святейший Патриарх Тихон, хорошо знавший отца Митрофана, благодаря его за многие труды, преподал ему первосвятительское благословение с грамотой и иконой Спасителя: В это время решился для отца Митрофана и его супруги Ольги вопрос о монашестве. Много лет живя в супружестве, они воспитали трех племянниц-сирот и желали иметь своих детей, но Господь не давал исполниться их желанию. Увидев в этом Божию волю, призывающую их к особому христианскому подвигу, они дали обет воздержания от супружеской жизни. Это было уже после переезда их в Марфо-Мариинскую обитель. Долгое время этот подвиг был для всех скрыт, но когда произошла революция и наступило время всеобщего разрушения и гонений на Православную Церковь, они решили принять монашеский постриг. Постриг совершен по благословению святого Патриарха Тихона. Отец Митрофан был пострижен с именем Сергий, а Ольга - с именем Елизавета. Вскоре после этого Патриарх Тихон возвел отца Сергия в сан архимандрита.
В 1922 году безбожные власти произвели изъятие церковных ценностей из храмов. Многие священнослужители были арестованы, некоторые расстреляны. Одним из предъявляемых обвинений было чтение в храмах послания Патриарха Тихона, касающегося изъятия церковных ценностей. Отец Сергий вполне разделял мысли Патриарха и считал, что не следует во избежание кощунств отдавать церковные сосуды. И хотя изъятие из храмов обители произошло без всяких эксцессов, отец Сергий прочел в храме послание Патриарха, за что 23 марта 1923 года был арестован. Пять месяцев он томился в тюрьме без предъявления обвинения и затем по приказу ГПУ от 24 августа 1923 года был выслан на один год в Тобольск.Из ссылки в Москву отец Сергий вернулся 27 февраля 1925 года и на следующий день как бывший ссыльный явился в ГПУ, чтобы узнать о решении относительно своей дальнейшей судьбы. Следователь, которая вела его дело, сказала, что священнику разрешается совершать церковные службы и говорить за богослужениями проповеди, но он не должен занимать никакой административной должности в приходе, и ему запрещено принимать участие в какой-либо деловой или административной приходской деятельности.
Отец Сергий вернулся в Марфо-Мариинскую обитель. Однако недолго пришлось ему прослужить в Марфо-Мариинской обители. В 1925 году власти приняли решение ее закрыть, а насельниц сослать. Часть здания была отобрана поликлинику. Некоторые из ее работников решили отобрать обительскую квартиру у отца Сергия и для этого донесли в ОГПУ, обвинив священника в антисоветской агитации среди сестер обители, будто он, собирая их, говорил, что советская власть преследует религию и духовенство. На основании этого доноса 29 апреля 1925 года отец Сергий был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму.
30 июня дело было рассмотрено и принято решение освободить священника. 2 июля Коллегия ОГПУ прекратила дело, и отец Сергий был освобожден.
За то время, пока отец Сергий был в заключении, Марфо-Мариинская обитель была закрыта, а сестры арестованы. Некоторые из них были высланы относительно недалеко - в Тверскую область, но большинство сослано в Казахстан и Среднюю Азию.
Отец Сергий и матушка Елизавета выехали в село Владычня Тверской области и поселились в бревенчатом, покрытом дранкой одноэтажном доме, в котором когда-то жил отец матушки, протоиерей Владимир Исполатовский. Первое время отец Сергий не служил, но часто ходил молиться в Покровский храм, в котором стал служить в 1927 году.
Сразу же по приезде, а еще более после того как отец Сергий стал служить во Владычне, его стали посещать многие из его духовных детей. Среди окружающих он был известен как молитвенник и человек святой жизни. Люди стали обращаться к нему за помощью, и некоторые по своей вере и молитвам праведника получали исцеления. Несмотря на пережитые узы и тяжелое время гонений, отец Сергий продолжал подвизаться как духовник и проповедник. Он использовал отпущенное ему время для научения в вере, поддержки и просвещения ближних. Духовные дети привозили ему продукты и одежду, большую часть которых он раздавал нуждающимся.Но в селе были люди, которые ненавидели Церковь, хотели ради забвения своих грехов забыть о Боге, они относились враждебно к отцу Сергию за его открытую проповедническую деятельность. Жизнь, которую он проводил, обличала их совесть, и, вознамерившись его уничтожить, они обратились за помощью к власти.
30 и 31 января 1930 года ОГПУ допросило этих людей. Они показали: «По своему общественному, умелому подходу к народу с религиозной стороны заслуживает особого внимания. Действует исключительно религиозным дурманом. Опирается на темноту, выгоняет бесов из человека... Особенно способен на проповеди, которые говорит по два часа. В своих выступлениях с амвона призывает на единение и поддержку Церкви, религиозных целей...
Результаты таких проповедей имеются налицо... Деревня Гнездцы категорически отказалась от вступления в колхоз. Словом, должен сказать, священник Сребрянский является политически вредным элементом, который должен быть срочно изъят...»
На основании этих показаний отец Сергий был через несколько дней арестован, но «материалов» для создания «дела» недоставало, и 14 февраля следователи допросили жителей села Владычня, оставляя в деле показания лишь тех свидетелей, которые подтверждали обвинение. Но и через призму искаженных свидетельств видно, что отец Сергий был для народа подлинным старцем и подвижником, по молитвам которого совершались исцеления многих недужных.
10 марта власти допросили отца Сергия. 7 апреля 1930 года «тройка» ОГПУ приговорила отца Сергия к пяти годам ссылки в Северный край. Священнику было тогда шестьдесят лет, и после нескольких тюремных заключений, ссылки, этапов он тяжело болел миокардитом. Это время было самым тяжелым для ссыльных. Прошла коллективизация. Крестьянские хозяйства были разорены. Хлеб продавался только по карточкам и в самом ограниченном количестве. Выжить можно было, если присылались посылки. Но посылки доходили лишь в то время, когда по реке было пароходное сообщение, которое прекращалось на зимний период и на время, пока сплавлялся лес.
Отца Сергия поселили в одной из деревень на реке Пинеге. Здесь жило много сосланного духовенства. Сюда к нему приехали монахиня Елизавета и Мария Петровна Заморина, знавшая отца Сергия еще в период его служения Орле; впоследствии она приняла монашество с именем Милица. Ссыльные священники работали здесь на лесоразработках и сплаве леса. Отец Сергий работал на ледянке - вел по ледяной колее лошадь, тащившую бревна. Эта работа хотя и была легче пилки и рубки в лесу, но требовала большой ловкости и спорости. Отец Сергий, монахиня Елизавета и Мария Петровна жили в домике, как маленькая монастырская община. Отец Сергий, благодаря своей подвижнической жизни, постоянной молитвенной настроенности, духовным советам и умению утешать страждущих в самых тяжелых их обстоятельствах, вскоре стал известен как глубоко духовный старец, которому многие поверяли свои беды, в молитвенное предстательство которого верили. Северная зимняя природа произвела большое впечатление на исповедника. «Огромные ели, закутанные снежными одеялами и засыпанные густым инеем, стоят как зачарованные, - вспоминал он, - такая красота - глаз не оторвешь, и кругом необыкновенная тишина... Чувствуется присутствие Господа Творца, и хочется без конца молиться Ему и благодарить Его за все дары, за все, что Он нам посылает в жизни, молиться без конца...»Несмотря на болезнь и преклонный возраст, старец с помощью Божией выполнял норму, данную начальством. Когда ему приходилось корчевать пни, он делал это один и в короткое время. Иногда он смотрел на часы, интересуясь сам, за какое время ему удастся выкорчевать пень, над каким, бывало, трудились несколько человек ссыльных.
С местным начальством у отца Сергия сложились самые благоприятные отношения, все любили святого старца и неутомимого труженика, который со смирением воспринимал свою участь ссыльного. Детям он вырезал и склеил, а затем раскрасил макет паровоза с пассажирскими и товарными вагонами, которых дети не видели еще ни разу в своей жизни по дальности от тех мест железных дорог.
Через два года ссылки власти из-за преклонного возраста священника, его болезней и за успешно выполняемую работу решили его освободить. В 1933 году отец Сергий вернулся в Москву, где пробыл один день - простился с закрытой и разоренной обителью и выехал с монахиней Елизаветой и Марией Петровной во Владычню. На этот раз они поселились в другом доме, который был куплен его духовными детьми. Это была небольшая изба с русской печью, кирпичной лежанкой и пространным двором. Здесь прошли последние годы жизни старца. Покровский храм во Владычне был закрыт, и отец Сергий ходил молиться в Ильинский храм в соседнее село. Впоследствии власти стали выказывать неудовольствие по поводу его появления в храме, и он был вынужден молиться дома. Последний период жизни отца Сергия стал временем старческого окормления духовных детей и обращавшихся к нему страждущих православных людей, что было особенно существенно в то время, когда большинство храмов было закрыто и многие священники были арестованы.
Во время Отечественной войны, когда немцы захватили Тверь, во Владычне расположилась воинская часть и предполагался здесь большой бой. Офицеры предлагали жителям уйти дальше от передовых позиций, кое-кто ушел, а отец Сергий и монахини Елизавета и Милица остались. Почти каждый день над расположением воинской части летали немецкие самолеты, но ни разу ни одна бомба не упала ни на храм, ни на село. Это было отмечено и самими военными, у которых возникло ощущение, что село находится под чьей-то молитвенной защитой. Однажды отец Сергий пошел на другой конец села со Святыми Дарами причащать тяжелобольного. Идти нужно было мимо часовых. Один из них остановил отца Сергия и, пораженный видом убеленного сединами старца, бесстрашно шедшего через село, непроизвольно высказал ту мысль, которая владела умами многих военных: «Старик, тут кто-то молится».
Неожиданно часть была снята с позиции, так как бои развернулись на другом направлении, неподалеку от села Медное. Местные жители, очевидцы этих событий, приписывают чудесное избавление села от смертельной опасности молитвам отца Сергия.
В последние, годы жизни архимандрита Сергия, начиная с 1945 года, его духовником был протоиерей Квинтилиан Вершинский, служивший в Твери и часто приезжавший к старцу. Отец Квинтилиан сам несколько лет пробыл в заключении и хорошо знал, что такое - нести тяготы и горечь гонений в течение многих лет. Он вспоминал об отце Сергии: «Всякий раз, когда я беседовал с ним, слушал его проникновенное слово, передо мной из глубины веков вставал образ подвижника-пустынножителя... Он весь был объят Божественным желанием... Это чувствовалось во всем, особенно - когда он говорил. Говорил он о молитве, о трезвении - излюбленные его темы. Говорил он просто, назидательно и убедительно. Когда он подходил к сущности темы, когда мысль его как бы касалась предельных высот христианского духа, он приходил в какое-то восторженно-созерцательное состояние, и, видимо, под влиянием охватившего его волнения помыслы его облекались в форму глубоко-душевного лирического излияния.
Наступило приснопамятное весеннее утро, - вспоминал отец Квинтилиан. - На востоке загоралась заря, предвещавшая восход весеннего солнца. Еще было темно, но около хижины, где жил старец, толпились люди; несмотря на весеннюю распутицу, они собрались сюда, чтобы отдать последний долг почившему старцу. Когда я вошел в самое помещение, оно было забито народом, который всю ночь провел у гроба старца. Начался отпев. Это было сплошное рыдание. Плакали не только женщины, но и мужчины...
 |
Когда гроб опускали на дно могилы, мы пели «Свете тихий». Песчаный грунт земли, оттаявшие края могилы грозили обвалом. Несмотря на предупреждение, толпа рванулась к могиле, и горсти песка посыпались на гроб почившего. Скоро послышались глухие удары мерзлой земли о крышку гроба.
Мы продолжали петь, но не мы одни. «Граждане, - слышался голос, - смотрите! смотрите!» Это кричал человек с поднятой рукою кверху. Действительно, нашим взорам представилась умилительная картина. Спустившийся с небесной лазури необычайно низко, над самой могилой делал круги жаворонок и пел свою звонкую песню; да, мы пели не одни, нам как бы вторило творение Божие, хваля Бога, дивного в Своих избранниках.
Скоро на месте упокоения старца вырос надмогильный холмик. Водрузили большой белый крест с неугасимой лампадой и надписью: "Здесь покоится тело священноархимандрита Сергия - протоиерея Митрофана. Скончался 1948 г. 23 марта. Подвигом добрым подвизахся, течение жизни скончав"».
Еще при жизни батюшка говорил своим духовным детям: «Не плачьте обо мне, когда я умру. Вы придете на мою могилку и скажете, что нужно, и я, если буду иметь дерзновение у Господа, помогу вам».
Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Книга 3. Тверь: Булат, 1999. С. 59-102.
